— Это совсем другое. Это совсем не то, что Эстебан, который вдруг возникает у моей двери и при этом похож на папу. Нет, здесь одна мысль словно перетекает в другую. Приходит папа, завладевает моим сном, делает все, чтобы я перестала думать об Эстебане.
— Что ж, похоже на правду. Разве не заставляют тебя думать только о приятном люди, которые хотят, чтобы ты перестала бояться?
— Я тоже так сперва подумала. Но меня все равно пугает этот сон. Особенно то, как отец требует Джека.
— Ну, а Джек что думает по этому поводу?
— Я ему не рассказывала. Зачем тревожить?
— Именно. И тебе тоже не о чем тревожиться. Эстебан мертв. И все, что он тебе сделал, он уже никогда не повторит.
— Знаю.
— И ты не должна позволять, чтобы он прокрадывался в твои сны.
— Да я не позволяю… Просто не могу его остановить.
— Должна заставить себя проснуться.
— Мама, я не могу управлять своими снами.
— Должна научиться.
— А тебе удается?
— Иногда. Это зависит от того, что я читаю или о чем думаю перед сном.
— Но ведь не всегда же.
Эвелин хотела было возразить, но не стала. Ей вдруг показалось, что так будет нечестно.
— Нет, конечно, не всегда.
— И никто не может. Особенно когда эти сны пытаются что-то тебе сказать.
— Не обманывай себя, Синди. Сны есть не что иное, как отражение наших собственных мыслей. Они никак не могут рассказать тебе о том, чего ты не знаешь.
— Неправда. Этот сон о папе и Эстебане, он определенно предостерегает.
— От чего?
— Пока не знаю. Но точно такой же снился мне и раньше. И всякий раз после этого случалось что-то плохое. Это предупреждение.
— Не надо так. Это всего лишь сон, ничего больше.
— Значит, ты мне не веришь.
Мать опустила глаза.
— Тебе тоже снился такой же сон! Перед тем, как умер папа, — сказала Синди. — Ты знала, что он умрет.
— Не надо преувеличивать, дорогая.
— Это не преувеличение. Вспомни, тебе приснилась его мать. И она несла на руках мертвого младенца. А через неделю он умер.
— Откуда ты знаешь?
— Тетя Марджи рассказала.
Марджи, младшая сестра Эвелин, была известной в семье болтушкой и сплетницей. Эвелин нервно сощурилась и ответила:
— Это никак не связано.
— Ну, а почему тебе приснился именно этот сон, как думаешь?
— Потому что я переживала, беспокоилась об отце. И эти тревоги нашли отражение в снах. Вот и все.
В комнате повисло молчание, словно обе они не верили в это утверждение. Потом Синди сказала:
— Ты передала это мне.
— Что передала?
— Способность предвидеть события во сне.
— Ты что же, думаешь, у меня какой-то особый дар?
— Нет. Это проклятие.
Глаза их встретились. В них не было ни ненависти, ни презрения, одно лишь сочувствие. Мать не выдержала первой — заморгала и отвернулась.
— Смотри не засиживайся, — сказала Эвелин. — И постарайся сегодня выспаться хорошенько.
— Постараюсь. Как только Джек вернется.
Мать нежно взяла в ладони лицо Синди, поцеловала в лоб. Затем, не говоря ни слова, вышла из круга света. Отворила двери и ушла.
Синди снова осталась одна. Взгляд скользил по фотографиям, разложенным на столе. Хорошо, что мама не стала больше задавать вопросов. Синди вовсе не была уверена, что смогла бы объяснить ей. Врать маме бессмысленно, она бы сразу догадалась, что это неправда. А сказать правду означало еще больше расстроить ее. Странные сны.
Представляю, что бы было, если бы я ей показала.
Синди поднесла к глазам увеличительное стекло и в последний раз взглянула на лежавшую перед ней фотографию. Любитель, возможно, и не заметил бы, но у нее взгляд был натренированный. И никакой ошибки здесь нет, Синди не сомневалась. Она поднесла указательный палец к снимку медленно и осторожно — так подносят руку к огню. И вот кончик пальца уперся в нижний правый угол.
Да, именно здесь, на одном из девяноста шести снимков, которые она делала на улице, различалась чья-то смутная тень.
Казалось, холод пошел от тени по пальцу, и все тело пронзило ознобом. Она рассматривала этот снимок под разными углами, то поднося увеличительное стекло почти вплотную, то снова отодвигая его. Нет, никакое это не облако. И не ветка дерева, согнувшаяся от ветра. Это очертания человека…
— Папа, прошу тебя, — еле слышно прошептала она, — пожалуйста, оставь меня в покое.
Она сунула снимок в конверт и выключила свет.
12
Каждую пятницу Джек и Синди обедали в городе, в маленьком ресторанчике под названием «Блю». В дровяных плитах выпекали пиццы. Очень уютное местечко с маленьким баром, тесно сдвинутыми столиками и улыбающимися официантами, которые так скверно говорили по-английски, что посетители предпочитали общаться с ними при помощи жестов — как настоящие итальянцы. Здесь работали повара из Рима и Неаполя, они придумывали собственные рецепты, начиная с классической пиццы с сыром и заканчивая пирогами с крохотными артишоками и сыром горгонзола. Джеку страшно нравилась эта еда, почему-то она действовала на него успокаивающе, и он всегда приходил в «Блю» после проигрыша дела в суде.
— Ну и как это было? — спросила Синди.
— Присяжные совещались минут двадцать, не больше.
— Могло быть и хуже. Если бы твой клиент оказался невиновным.
— С чего ты решила, что он виновен?
— Ну, если бы за решеткой оказался невиновный, ты бы сейчас бегал по всему городу и звонил во все колокола, а не сидел бы здесь, объедаясь пиццей и сырокопченой говядиной.
— Что верно, то верно.
— Вот чем замечательна твоя работа. Даже если проигрываешь, все равно в конечном счете остаешься в выигрыше.
— А иногда, когда выигрываю, получается полный крах.
Синди потягивала вино.
— Это ты о Джесси?
Джек кивнул.
— Давай не будем о ней, хорошо?
— Извини. — Он рассказал жене о последнем столкновении с Джесси, но детали, похоже, не слишком заинтересовали Синди. Суть была ясна: пора им обоим забыть о Джесси раз и навсегда.
— Наверное, зря я ушел из прокуратуры?
— Что это ты вспомнил?
— Там должны были бы заняться делом Джесси.
— Опять ты о ней! Мы же договорились.
