Только молча смотрю на них, пытаясь не подавать вида.
Вспоминаю деревню, дом в котором вырос, семью и друзей. Всё, чего больше нет. И ведь всё оттуда пошло: охота, нелюдимость, как говорит Хорс, и желание обрести покой. Говорят почему-то, что в глубинке есть счастье, то самое, тихое счастье, только говорят так те, кто ни разу не жил там. Хотя… может оно где-то такое и есть, в каком-нибудь райском уголке какой-нибудь из систем. Но не на Роктании, не в долбаных горах.
То была не жизнь, выживание, сплошная ненависть. Как сейчас помню, что мы были вечно изолированы от всего мира и друг от друга. Население чуть больше тысячи человек, не было даже верхов и низов, все были одинаково бедны. Из работы только лесоповал, где и трудилось большинство мужиков, остальные зарабатывали то тут, то там. Металл искали, продавали всякое в городе, там же заработок пытались сыскать.
Да и какой это город, такая же деревня, только намного больше, где не очень жаловали неместных, а уезжать считалось предательством. Поехал как-то раз с отцом туда, искали кому бы продать обезьянье чучело, которое он смастерил из трупа убитого им животного. Как сейчас помню его: страшное, с огромными клыками и косматой чёрной шерстью. А он, ведь, обещал меня научить делать такие, так и не научил.
Поворачиваюсь к спутникам, они не отстают и всё продолжают болтать. Кажется, Ротор отвлёкся. Хорошо ему, свалил всё на нас, а самому легче становится. Хорсу то в радость послушать его трёп, а мне не особо. Только одного хочется: поскорее завалить этого барса неонового и свалить отсюда со шкурой. Хоть шкура, батя успел показать, как снимается…
А если ещё и с розовыми пятнами окажется… Это же сколько денег… Сразу куплю себе дом где-нибудь в частном секторе на какой-нибудь тёплой планете, да так, чтобы с какими-нибудь пальмами необычными рядом или тропическим лесом. И чтобы магазинов много было да соседи поспокойней. А если повезёт и встретим ещё парочку барсов, тогда к звёздам всю эту охоту! Хорс, если захочет, пускай дальше лазит где пожелает и стреляет во всё, что движется, его дело. Захочу – может и присоединюсь, кто знает…
Бррр. Мотаю головой я. Нечего фантазировать! Только удачу спугнёшь. Всегда так, строятся планы, да никогда не сбываются. Будто так задумано, закономерность такая есть. И ведь продолжаем строить, продолжаем искать иной жизни. Батя хотел, мамка хотела, а никто так и не пожил иначе, всё разглагольствовали: «вот если бы…, да потом мы…». И не было после этого ничего, ни «бы», ни «потом». А может у мамки и было. Знать не знаю и знать не хочу!
Меня всего трясёт, 16 лет, я один в лесу и вижу мертвеца. Передо мной лежит настоящий полуразложившийся, поеденный труп. Ужасное зрелище, но почему-то я не могу от него оторваться. Всё смотрю и смотрю, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Чем дольше не свожу глаз – тем больше подмечаю деталей.
У него ремень с ножнами вроде как остался, больше ничего нет. Едва себя контролируя, сажусь возле трупа и трясущимися руками проверяю есть ли в ножнах сам нож. Есть. И ремень неплохой… знакомый. Я бегло оглядываюсь по сторонам. Нужно его снять, он тоже денег стоит, а ему уже незачем. От этой мысли к горлу подступил ком.
Резко распахиваю плащ и, задержав дыхание, аккуратно, не глядя, бегаю пальцами по пряжке, пытаясь понять, как она расстёгивается. Нащупав узор в форме птицы, невольно поворачиваюсь, чтобы его рассмотреть, и меня сразу же ведёт вперёд, я едва успеваю выставить руки, чтоб не упасть на искорёженное лицо покойника.
Меня рвёт прямо на него, прям на лицо моего друга, пропавшего несколько дней назад. Это ремень Гротола, точно его! Как я его не узнал. Нет-нет нет, забыв про всё на свете, я начал разбрасывать рвотные массы во все стороны лишь бы убедится в том, что ошибся, хотя понимаю, что ошибки быть не может.
Очистив лицо, приглядываюсь, стараюсь различить знакомые черты, даже замечаю их, но всё равно не верю! Не верю. Отчаявшись, я приподнимаю веки, из-под них на меня смотрит голубой глаз. Меня снова выворачивает с ещё большей силой от осознания того, что передо мной не просто мертвец, а мой лучший друг. Единственный человек, которого можно было считать другом! И теперь он мёртв.
Говорил же я ему тогда не ходить в одиночку! Дождаться меня, да нет же, не в терпёж. Я кричу, кричу, что есть мощи, чтобы весь лес, все горы слышали меня. С криком выходит что-то светлое, что-то такое родное и живое. Больше ничего не чувствую, кроме боли и пустоты. Даже кричать уже не хочется, всё выкричал. Нет внутри больше ничего, опустошён, мёртв. Просто умер не так, как Гротол, по-другому.
Впервые я напуган, видя покойника. Всё же это гористый лес, здесь всякое бывало, падали и люди, и животные. На охоте ещё с отцом видел, как умирает обезьяна, в живот которой попала пуля, долго умирала, кричала. Видел и как пуля вышибает мозги козлобкусу, моментальная смерть. И трупы людей я видел! В гробах, в снегах и на голой земле лежащие. Да только чувствовал лишь присутствие смерти, ничего большего. Просто смерть простых животных…
А здесь… Не в силах справится с собой, я встал и побрёл прочь. Оставил я его, не стал даже ремень снимать. Не могу. Пусть остаётся здесь, не могу я тащить эту ношу. Я и себя-то не знаю, как буду выбираться. Просто иду, иду куда глаза глядят, не понимаю, как поворачиваю там, где это нужно, не понимаю, как ногами. Возвращаюсь в деревню.
Сказать бы его мамке, что могут больше не искать, что умер он. Тело лежит… Лежит… Я пытаюсь вспомнить ближайшие ориентиры, но в голове лишь туман. Мёртвый туман. Нет-нет-нет. Надо вспомнить, надо сказать его родителям, они ж переживают, а отец ищет, ходит и ищет его с того самого дня, как Гротол ушёл…
Я им так ничего и не сказал, не смог, а сейчас и сам не помню, где то место. Время стёрло это из памяти, будь оно проклято! Зато сохранилось многое другое: отвратительное и ненавистное. Хорошее тоже, да только где оно там? Где-то есть… ведь если б не было, я оборачиваюсь к Хорсу, вряд ли мы были бы друзьями.
– Эй! – кричит он. Я останавливаюсь. – Ты чего так мчишься? – догнав меня, спрашивает он.
– Всегда так хожу, – говорю я.
