отвечал Харикл, — но куда?
— В мой дом в Керамейкосе[71], ты, верно, его помнишь? Нам никто не помешает; и тебе нечего бояться, что угрюмый отец придёт разогнать весёлых кутил. Ты встретишь у меня нескольких знакомых.
Он хотел расспросить его ещё о многом, но пришлось отложить расспросы до завтра, так как Хариклу было уже пора уходить.
Прошёл первый час пополудни; на улицах стало заметно тише. Важнейшие дела дня были справлены; рынок был совершенно тих; только в мастерских ремесленников продолжалась ещё работа. Вся городская жизнь, сосредоточивавшаяся ещё недавно в центре города, расплылась теперь по всем сторонам и исчезла из центра для того, чтобы проявиться вновь, хотя и в иной форме, в лежащих вне города гимназиях и тому подобных местах. Поэтому оживлённее всех были теперь улицы, ведущие в Академию, Ликаион и Кинозарг. Свободный человек, которого не привязывало к душному дому ремесло, отправлялся в эти общественнмые места, для того чтобы подкрепляющим телесным движением, холодною или тёплою ванною, а может быть, и просто прогулкою по дрому[72] возбудить аппетит перед предстоящим обедом, или только просто для того, чтобы полюбоваться на ловкость, искусство и превосходное телосложение борцов, или же, наконец, чтобы искать пищи для ума в поучительных и привлекательных беседах. Сделав ещё несколько покупок, Харикл также отправился туда с намерением принять участие в гимнастической борьбе, удовольствии, которого он был так долго лишён, и, приняв затем ванну, отправиться к Фориону. С самого раннего детства отец приучал его к телесным упражнениям. Занятия у педотриба[73] считал он не менее важными, чем занятия в школе; когда же мальчик стал юношею, то он старался точно так же побуждать его и к более трудным гимнастическим упражнениям в палестре. Он решительно порицал одностороннее развитие атлетов, но разумную гимнастику, управление конями и охоту вместе с обществом людей учёных считал единственными занятиями, приличными свободному человеку. Настроение наших мыслей зависит от наших занятий, говаривал он часто своему сыну, занятие даёт направление уму человека. Кто проводит свой день за ничтожными делами, за низкой работой, в сердце того не может возникнуть ни возвышенной мысли, ни юношеской отваги, равно как не могут гнездиться низкие и мелочные мысли в душе человека, занятого благородными и достославными делами. Поэтому-то Харикл был искусен во всех видах борьбы, проворен в беге и ловок в скачках. С силою и искусством бросал он копьё и диск, ловко кидал мяч и в Сиракузах считался одним из лучших борцов. Отец его не терпел только кулачного боя и панкратиона[74] и одобрял законы спартанские, запрещавшие эти виды борьбы.
Молодой человек, полный приятных воспоминаний былого, прошёл чрез Диохарские ворота, и направился садами к Ликаиону. Он нашёл в гимназии множество посетителей[75]. В залах, окружавших перистиль, образовались большие и маленькие кружки из молодых и пожилых людей, оживлённо разговаривавших между собою. Здесь учил, прогуливаясь в портике, известный, недавно приехавший в Афины, философ, окружённый толпою почтительных учеников, часть которых приехала с ним с чужбины. Стоило посмотреть, как, ловя каждое его слово, они боялись в то же время стеснить его и расступались по обе стороны каждый раз, когда он поворачивался, чтобы затем снова следовать за ним. Там сидел опытный старец, серьёзно разговаривавший с несколькими молодыми друзьями. Разговор их был приятно прерван приходом юноши, известного в городе своею красотою. Каждому хотелось сесть поближе к красавцу, отчего произошла давка, грозившая столкнуть с мраморной скамейки крайних из сидевших, пока, наконец, один из них, не хотевший быть лишённым удовольствия смотреть на прекрасного мальчика, не вскочил с своего места и его примеру не последовали другие, вследствие чего образовался целый полукруг вокруг предмета всеобщего внимания. Разговор его со стариком доказал скоро, что он обладал и мыслями, не менее прекрасными. Во многих местах образовались группы, в которых рассуждали о великих событиях в Азии. Только что были получены новые вести об успехах македонского войска при осаде Тира, и многие старались выказать свои топографические знания, рисуя палками на песке план и местоположение города. На большой открытой площадке занимались между тем самыми разнообразными упражнениями, а некоторые направлялись уже к тёплым ваннам или холодным купальням или же смазывали в элеотезии свои тела чистым маслом.
Харикл прошёл через колоннады прямо к месту, где упражнялись на вольном воздухе. Иные бегали тут взапуски, среди громких восклицаний зрителей, поощрявших то того, то другого; другие стояли, готовые к прыжку, держа в руках тяжести. На открытом пространстве у ксистума происходила, по-видимому, особенно интересная борьба. Образовался тесный кружок зрителей; многие уходили, вместо них прибывали новые.
— Верно, это Ктезифон, — сказал кто-то рядом с Хариклом, подошедшим тоже, но ничего не видевшим за толпою. — Он душа гимназии.
Харикл стал на цыпочки и увидел голову одного из борцов. Это был действительно его друг. Но в эту минуту борьба уж окончилась. Подметив слабую сторону своего противника, Ктезифон, ловко приподняв его ногу, повалил его. Раздался радостный клик; толпа немного расступилась, и Харикл, приветствуя друга, выступил вперёд, предлагая состязаться с ним. Ктезифон принял вызов с удовольствием. Он был бесспорно сильнее Харикла, но и Харикл боролся с такой ловкостью, умел так хорошо пользоваться всеми представлявшимися преимуществами, что борьба длилась довольно долго, и, когда Ктезифон всё-таки победил, все должны были признать по крайней мере, что и Харикл был чрезвычайно искусным борцом. Друзья отправились под руку к ваннам, а затем Харикл поспешил к дому Фориона.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Пир[76]
С самого рассвета всё в доме Лизитла было в движении. Богатый молодой человек задумал отпраздновать как можно пышнее приезд своего товарища детства. Всё лакомое, что можно было только достать на афинском рынке, было взято, и, не довольствуясь закупками раба, он сам отправился на рыбный рынок, чтобы выбрать лучших копаисских угрей и самых больших морских щук. Он нанял отличного повара, заказал венки, купил драгоценные мази и пригласил хорошеньких флейтисток и танцовщиц. В обширном покое, где должен был происходить пир, были приготовлены ложа, и на красивых столиках расставлено было множество маленьких и больших серебряных чаш и кубков. Молодые рабы в полупрозрачных высокоподнятых хитонах, сновали хлопотливо по комнатам и портикам, прибирали, чистили, покрывали диваны пёстрыми коврами, поправляли полосатые подушки, полоскали сосуды, словом, хлопотали без устали до тех пор, пока не были окончены все приготовления к парадному приёму гостей.
Тень, бросаемая гномоном[77], была уже
