оперсоставу.
Больше она не шутила на эту тему. «Конечно, он станет генералом, — думала она, глядя, как безмолвно подчиняются Резнику оперативники, — он талантливый, способный, умница, мог бы дивизией командовать, если бы в армии карьеру начинал».
Но сегодня Резник выделил ей самый легкий фронт работы — вместе с Сашей Жигаловым проверить несколько притонов на канале Грибоедова. Из года в год, из десятилетия в десятилетие злосчастные притоны Екатерининского канала перекочевывают из одной картотеки в другую. Последние достижения цивилизации помогли притонам влиться в компьютерный учет социально опасных граждан. В одну из таких «малин» и направлялась Юмашева, мысленно проклиная международные конвенции, запрещающие нарушать права граждан, даже если эти граждане совершают преступления. Конвенции и конституции обязаны защищать законопослушных людей от преступных посягательств, а не наоборот.
Где-то в подсознании гнездилось воспоминание-видение, Андрей целует ее, нежно касаясь щеки… Но Гюзель усилием воли прогоняла воспоминание, выталкивала его из памяти. Вслух она ругала несовершенство юридических определений в международных конвенциях. Ей так легче было бороться с женским началом, победившем на некоторое время внутри нее сотрудника милиции.
— Саша, как мы войдем в квартиру? — спросила она Жигалова, сосредоточенно молчавшего всю дорогу.
— Молча, — коротко ответил он.
«Мы молча, — думала она, — дождемся очередного посетителя. Как бы невзначай войдем в квартиру, чтобы проверить документы. А что это я голову морочу себе и Жигалову? Надо зайти в соседнюю квартиру и решить вопрос с юридическим определением соблюдения конституционных прав отдельной личности».
— Саша, у меня гениальная мысль! — она толкнула Жигалова в бок.
— У вас всегда гениальные мысли, — он заинтересованно обернулся к ней, — что за мысль?
— Сейчас увидишь. И даже будешь осязать. — загадочно ответила Гюзель Аркадьевна и замолчала. И тут же увидела Андрея, она с силой потрясла головой, прогоняя видение, вытаращила глаза, чтобы они не закрывались, и прилипла к окну, пытаясь разглядеть дорогу.
— Приехали, — Жигалов посмотрел на Юмашеву, — вы сегодня какая-то странная, Гюзель Аркадьевна.
«Что они ко мне привязались, то Резник, то Жигалов. Да, я странная сегодня, очень странная. Сама себя не узнаю. Куда подевался железный Феликс в юбке. Кажется, так меня называют деклассированные элементы», — из машины Юмашева вышла, как из купальной кабинки на пляже. Сегодня все получалось легко и свободно. Она ощущала себя птицей. Строгой и независимой.
— Саша, сначала зайдем к соседям, — сказала она, направляясь в подъезд.
— Зачем? — он шел за ней, шаг в шаг, как в строю.
— Мы попросим написать заявление на алкашей из пятнадцатой квартиры. Этот притон существует с тридцатых годов прошлого века. Дом-то старинный, дореволюционный. Представляешь, как эти гады надоели мирным гражданам?
— Представляю, — вздохнул Жигалов, — в моем доме их туева хуча.
— Как-как? Туева хуча? Ну, Жигалов, ты растешь не по дням, а по часам. Даже я не знаю, что это такое — «туева хуча», — расхохоталась Юмашева.
— Давайте, я вас по спине постучу, — и он легонько стукнул ее по спине, — а то закашляетесь.
— Не смущайся, Саша, не смущайся. Сейчас нам не до шуток будет. Слышишь, какой шум и гам в пятнадцатой. Там народу — туева хуча. Я правильно цитирую ваше высочество?
— Правильно. Звонить в отдел?
— Не надо, сами справимся. — Юмашева позвонила в соседнюю квартиру с опрятной дверью, обитой черной дерматиновой пленкой. — Откройте, полиция!
— Какая еще полиция? Ходют тут всякие, — тут же донесся хриплый голос из-за двери, — сейчас в МЧС позвоню.
— Кто это говорит, Саша? Мужчина или женщина? Как ты думаешь? — Юмашева облокотилась о перила лестницы. — Ну и времена настали, не сразу определишь, кто с тобой разговаривает. Наверное, такой же притон, как и в пятнадцатой.
— Какой притон? — дверь неожиданно распахнулась. На лестничную площадку выкатился сморщенный старичок, с редкой бороденкой и огромной лысиной, которую уже не прикрывала тощая седая прядь, свесившаяся прямо на сизый нос, приукрашенный прозрачной каплей на самом кончике.
«Кого только не увидишь в нашем городе, просто гоголевский персонаж, — мысленно ужаснулась Юмашева, глядя на сморщенного старичка, — он выкатился не из современной квартиры начала двадцать первого века. Он сошел со страницы книги великого классика, весьма колоритный дедок».
— Какой притон? Щас в МЧС позвоню, — заливался старик.
— Отец, погоди-погоди, угомонись уже, — повысив голос, потребовала Юмашева. Старик замолчал, встретив неожиданный отпор. — Мы из полиции. Саша, покажи документы. Видишь, отец, документ настоящий. Мы хотим потревожить ваших соседей из пятнадцатой квартиры. Помоги нам, отец. Нам нельзя без разрешения хозяев входить в квартиры.
— А санкция есть? — грозно нахмурив брови, спросил старик.
— Есть. Без нее нам никак нельзя. — Юмашева полезла под куртку и потрогала кобуру. «Вот она наша санкция», — подумала она. — Показать санкцию, отец?
— Не надо, дочка, — сменил гнев на милость гневный старик. — Знаешь, как надоели эти наркоманы?
— Догадываюсь, — кивнула Юмашева, — напиши заявление, а, отец? Договорились?
— Пишу-пишу, — старик скрылся в дверях.
— Ну, капиталистическую законность и права граждан мы соблюли. В полном соответствии с действующим законодательством. Теперь ждем входа в квартиру. Звонить и стучать не будем. Саша, правильно я мыслю?
— Элементарно, Ватсон. Гениально! — Жигалов восхищенно закатил глаза.
— Не прикалывайся, Жигалов. Приколы не по должности. Рановато еще. Становись вот сюда!
Юмашева указала ему на лестничный марш, сама осталась стоять у двери гоголевского персонажа. Внизу послышались голоса. Кто-то закашлялся, кашель был сухой и жесткий, затем натужно захрипел, задыхаясь, пытаясь справиться с приступом.
«Туберкулезный, что ли? Так может кашлять только очень больной человек, но он не один. С ним еще несколько человек. Плохо дело, надо было все-таки позвонить в отдел».
— Саша, иди сюда, — прошипела Юмашева.
— Зачем? — он зашипел так громко, что у Гюзель Аркадьевне почти лопнули барабанные перепонки.
— Не ори так, иди сюда, — прошептала она, протягивая ему руку, — будем целоваться-обниматься.
— Что!!! — возмутился Жигалов.
— Успокойся! Делай, что тебе говорят. — Юмашева схватила его за куртку и прижала к себе. — Изображай влюбленного. Изо всех сил изображай. Работа опера сродни актерской, запомни, — шептала она, крепко держа Жигалова за рукав, предательски трещавший по шву. — Когда-то один оперок спас мне жизнь в засаде.
— Тоже на лестнице? — тихим шепотом спросил Жигалов, обхватив ее за плечи обеими руками.
— На лестнице, на лестнице. Так что стой! В обморок не падай, терпи, — она тихо засмеялась.
— Потерплю, — согласился Жигалов, — они уже близко, сейчас сюда поднимутся.
— Молчи-молчи, — Юмашева толкнула его в бок. — Очень не прижимайся. Между нами пистолет, он будет обозначать границу между телами. Ни о чем не думай, думать буду я. Ты изображай из себя великого актера. Представь, что ты Сергей Безруков. Или Том Круз. Кто тебе больше нравится?
— Том Круз, — виновато сознался Жигалов.
— Плохо. Это не патриотично. Надо любить Сергея Безрукова, — с упреком сказала
