можно надавить, чтобы сбежать.
Только для начала нужно как-то выбраться из этой комнаты.
Маленькое окошко в железной двери отворилось, и на въехавшей платформе под ним стояла эмалированная миска с какой-то похлебкой, рядом блестящая, цвета нержавеющей стали тарелка с комочком каши и кусочком сливочного масла. В железной кружке какая-то красноватая жидкость. Никаких столовых приборов не было.
− Неужели вы думаете, что я бы себя ложкой убила? — сказала она, наклонившись к окошку и аккуратно заглядывая в него. По ту сторону двери по-прежнему не раздавалось ни звука. − И на том спасибо. Черт, как же я хочу есть. — И с этими словами она сняла с платформы посуду, опустилась на пол и принялась с большой осторожностью пробовать еду.
Слюна во рту собиралась в больших объемах, а сухость во рту мгновенно исчезла, будто бы ее и не было. У еды был просто невероятно вкусный аромат, хотя внешне она вовсе не выглядела аппетитной. «Еще бы, не есть два дня. И дерьмо медом покажется», − подумала она и, взяв одну из мисок с чем-то похожим на куриный суп, приложила к губам и начала пить.
Покончив с обедом, она поставила на платформу всю посуду, которая с металлическим скрежетом в тот же миг исчезла, как и появилась. Через несколько секунд платформа вернулась. На ней стояла кружка с водой и пластмассовая емкость с тремя разноцветными таблетками: красная, желтая и коричневая.
Юля в недоумении застыла.
Чья-то рука с той стороны двери протянула в окошко лист бумаги, на котором было написано несколько слов: «если ты хочешь еще когда-нибудь увидеть еду, то ты должна немедленно принять эти таблетки. Не переживай, от них ты не умрешь».
«Очень обнадеживающие слова, док» − подумала Юля.
Она взяла первую из таблеток, недоверчиво осмотрела со всех сторон, а потом забросила в рот. Следом за первой последовали две оставшиеся, после чего она запила их водой. Платформа вновь исчезла и окошко закрылось.
За следующие часов шесть, как ей могло показаться, окошко больше не открывалось, но и есть ей пока не хотелось. Почувствовав усталость, возможно даже, что от таблеток, которые ее заставили принять, она легла на койку и попыталась уснуть. Голова немного кружилась, но тревога прошла. Ужасные мысли о ее дальнейшей судьбе больше не возвращались, потому она смогла расслабиться.
Свет в комнате погас, оставив только абрис железной двери, из-за которой пробивался едва заметный свет из коридора за ней. Спустя какое-то время она провалилась в сон.
Сколько времени она спала ей было неизвестно, но, когда она проснулась, свет в комнате уже был включен; биологические часы сложно обдурить, потому, вероятно, уснула она как раз с наступлением ночи, а проснулась поутру. В комнате, конечно же, не было ни единого окна, потому время суток она определить никак не могла.
Она уже более спокойно размышляла о том, для чего ее здесь держат. По истечению этого времени стало ясно, что не ради ее психического здоровья, иначе они бы не стали скрывать от полиции факт пребывания ее отца в этой лечебнице. Была другая причина, но какая?
Она перебирала в голове те немногие варианты, и самыми страшными среди них были мысли о экспериментах и опытах над разумом. Еще она думала, что ее, возможно, хотят продать как донора органов. Всплывающие картины перед глазами просто сводили ее с ума, потому как она ничего не могла знать наверняка, в то время, как никто и не торопился раскрывать тайну ее столь длительного удержания здесь.
Весь следующий день прошел точно так же, как и предыдущий − совсем без изменений. Так же безмолвно ей подавали еду, таблетки, ночью гасили свет, а утром включали.
Лишь на третьи сутки ее бодрствования привычный распорядок дня изменился: замок, запирающий стальную дверь ее палаты щелкнул, после чего сама дверь приоткрылась на несколько сантиметров. Они позволили ей выйти.
Глава 14
В коридоре ее ждал санитар. Он молча проводил ее к лестнице, по которой они спустились на первый этаж и вышли в общий зал.
«Ну вот, − подумала Юля, − теперь и я в числе всех этих психов, будто бы мне здесь самое место. Какая ирония».
Смотреть на всю эту картину изнутри было очень странно: лишь некоторые из постояльцев занимались чем-то осмысленным, когда все остальные, человек двадцать, бесцельно сновали по комнате, глядя куда-то вдаль перед собой, или же просто стояли около стен, рассыпавшись по всей площади, странно двигали пальцами рук, будто бы были чем-то сильно взволнованы, хотя лица их выражали полную безмятежность. Все это очень угнетающе выглядело.
− Присаживайтесь, − сказал ей мужчина в халате, указав на пустующий диван, стоявший в таком месте, с которого видна вся комната и все пациенты. Он будто бы заметил, насколько ей неприятно видеть внутреннее положение дел, потому и указал ей именно на это место, в созидание.
Она решила не спорить и опустилась на мягкий велюр фиолетового цвета, хотя и изрядно потертый.
Санитар отошел от нее и присел на табурет под стеной около выхода, принявшись перелистывать страницы какого-то журнала, время от времени поднимая глаза и осматривая комнату.
Мужчина, лет шестидесяти, проходивший около дивана, споткнулся о ковер на полу и с тяжелым вздохом распластался у ее ног.
− Ой, − вскрикнула Юля. — Вы в порядке?
Тот лишь что-то бессвязное пробурчал в ответ. Она помогла ему подняться и бережно усадила рядом с собой на диван. Подумав, что это лишь очередной старик с ничем не отличавшимися проблемами с головой, как тут же изменила о нем свое мнение. Он, не поворачиваясь, глядя перед собой шепотом обратился к ней, подбирая очень правильные и логичные для жильца сумасшедшего дома слова.
− Милочка, ты не такая, как все обитатели этого места. Как ты здесь оказалась?
Она была в растерянности, не зная, что на этот вопрос ответить, но быстро собралась с мыслями, потому как у нее появились надежды, что не все потеряно. Два здравомыслящих человека, особенно если один из них провел здесь какое-то время и знает местные порядки, территорию и персонал, имеют больше шансов на побег, чем если бы она была совсем одна.
− Я… − начала она. — Меня заперли здесь против моей воли. Они забрали моего отца, а я пыталась его вытащить отсюда.
− Т-с-с, − он издал звук, прося ее говорить немного тише, но не поднял к губам палец, как это принято делать в такие моменты. Стало ясно: он
