склоне, затвердевая от яркого февральского солнца и холодного ветра, дувшего, когда солнце уходило на другую сторону хребта, а ближе к марту наст, под своей тяжестью, начинал медленно двигаться вниз. Кустарник и молодые деревца сгибались под навалившейся тяжестью и после таяния снега продолжали расти, пока не затвердевали. Это место в этот час было освещено ярким солнцем, что придавало ему уютный защищенный вид.
Лукич ногой расчистил от снега небольшую ровную площадку, образовав из снега своеобразный бруствер. Снега накануне выпало не так много, но здесь, у подножия хребта, его скапливалось всегда больше, чем в других местах, и Лукич вспомнил, как несколько лет назад — Вовке тогда было лет шестнадцать, а он, Лукич, тогда еще не изучил как следует свой новый охотничий участок, — они попали в серьезную историю, которая могла закончиться печально. В тот декабрьский день они охотились на вершине Главного хребта, идя от избушки в южную сторону. Белки было мало, соболя не было вообще, и Вовка предложил спуститься с хребта к месту, где обитают колонки, напрямую по склону, по непроверенному, нехоженому пути. Такое желание у него возникло из-за ощущения молодой силы и нежелания тратить время на обходной, проверенный путь. А Лукич согласился из-за незнания всех нюансов нового участка, из-за того, что была середина солнечного, как сегодня, дня, поддавшись Вовкиному молодому азарту. И они пошли напрямую вниз. Сверху, казалось, до нижней тропы всего ничего — метров семьсот-девятьсот. Что-то неладное они начали понимать, когда прошли половину пути, спустившись на две трети склона, и Самур, проваливавшийся уже почти по холку в снег, начал повизгивать, отскакивать назад, как бы говоря: «Может, вернемся, пока не поздно!» В этом месте снег был уже по пояс. Они остановились. Посмотрели назад, вперед. Назад, в гору, идти не хотелось, и до нижней тропы вроде бы рукой подать.
— Ладно, идем, — сказал тогда Лукич, видя торчащие из-под снега верхушки кустарника и потрогав рукой рыхлый еще снег. — Поди, не засыпет. — И они пошли след в след. Сначала впереди шел Лукич, потом Вовка, а по их следам — Самур. Их не засыпало, но снег становился все глубже и глубже, приходилось его расталкивать сначала туловищем, а потом, когда глубина снега дошла до подбородка, пришлось разгребать руками, как пловцам, гребущим воду. Устав, отдыхали стоя. А устать было от чего: шедший впереди пробивал снег, а шедший сзади нес на руках собаку, потому что их след сразу же засыпался снегом, и Самур, пытавшийся поначалу выпрыгивать из этого снега, быстро выбился из сил. Но самое трудное место для прохода к нижней тропе оказалось внизу, у подножия хребта. И даже не потому, что здесь снега было больше — ну, примерно, до глаз, а потому, что место было ровное и сила притяжения, которая на склоне помогала двигаться вперед, здесь тянула только вниз. Последние двести метров до нижней тропы они стоя ползли — по-другому это движение не назовешь — около часа, выбившись из сил, взмокнув от едкого пота так, что пришлось, когда они выбрались на нижнюю тропу, срочно разжигать костер, чтобы обсохнуть и набраться сил на обратную дорогу к избушке.
«Да, где-то здесь и разжигали», — подумал Лукич, ломая тонкие сухие ветки.
Костер принялся с одной спички. Сначала загорелся легким синеватым пламенем мох, высушенный морозом, потом весело защелкали сухие веточки, а за ними — заполыхали ветви потолще, выбрасывая сначала только красноватое пламя, почти без дыма, а потом, когда уже в сердцевине костра стали накапливаться обгоревшие угли, потянуло живительным теплом.
Лукич, притащив к костру толстый ствол поваленного сухого дерева, стал готовиться к обеду: снял из-за спины карабин, повесил его на обломанный сучок стоявшего рядом дерева, на котором уже висела мелкокалиберная винтовка, расстегнул белый маскхалат, с поясного ремня отстегнул котелок, набрал в него чистого снега, подвесил его над костром, из-за спины снял рюкзак, присел на ствол сухого дерева у костра, расстегнул пару верхних пуговиц на телогрейке, стал доставать из рюкзака припасы.
Из чащи выскочили Самур с Грозой, потянули ноздрями воздух, чувствуя вкусный запах колбасы.
— Место, — скомандовал Лукич, и собаки послушно легли прямо на снег, недалеко от Угбы, делая вид, что их совсем не интересует ни колбаса, ни другая еда, которая была у хозяина.
Лукич вынул из ножен тесак, заточил ветку, наткнул на нее порубленные большие куски колбасы, сунул в огонь. Вскоре колбаса, оттаяв, зашипела, теряя капли выступившего жира в костер, и Лукич начал есть горячую колбасу, закусывая сухарями. Закипел кипяток в котелке, Лукич кинул в него щепотку чая, через минуту снял котелок с огня. Сладкий чай во фляжке он решил поберечь, пил чай из котелка и смотрел на склон хребта, где они тогда с Вовкой попали в снежный плен.
«И хорошо, что были вдвоем, и хорошо, что был декабрь, а не февраль, — думал, вспоминая прошлое, Лукич. — И ведь с виду не скажешь, что это гиблое место и что здесь зимой даже зверь не ходит».
С вечера Лукич крепко уснул, но посреди ночи проснулся — на душе было тревожно. Он не мог понять от чего. Кое-как подавив тревогу — ведь явных поводов для беспокойства не было, — он начал засыпать, но в это время раздался вой волка.
Лукич резко сел, рука потянулась к карабину. Самур, ощетинившись, стоял мордой к двери, оскалив клыки, но звуков не издавал. За стеной, под навесом, тявкнула Угба. И опять тишина. Лукич долго прислушивался — волчьего воя больше слышно не было, но Самур, улегшийся было на пол, опять вскочил и молча занял оборонительную стойку у двери. Лукич пододвинул поближе к себе карабин, постарался заснуть. С трудом ему это удалось, и снились ему какие-то обрывки снов, которые он не мог ни запомнить, ни осознать, но звук — чуть слышное поскуливание то ли чужой собаки — голос своих он знал и мог отличить, — то ли волка, он запомнил отчетливо и первым делом, которым он занялся встав утром, был осмотр следов возле избушки. Причем Самура на улицу он не выпускал, подперев дверь палкой, а пошел сам с карабином наперевес. Гроза и Угба увязались за ним, Лукич их не прогонял, потому что знал, что суки в отличие от кобеля не рванут к волчьей стае, чтобы вступить в смертельный бой.
Сделав небольшой кружок вокруг избушки и не обнаружив волчьих следов, Лукич успокоился:
«Приснилось, наверное».
Позавтракав и накормив собак, Лукич двинулся по маршруту, по которому он ходил неделю назад, в первый
