Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
годилось, ха-ха-ха!»[258] Тем не менее Джиллиан хотела выйти за него замуж. Блейк пытался отдалиться от нее и не втягивать в свою запутанную биографию, говоря, что не представляет себя «респектабельным домовладельцем и семьянином». Его нежелание «портить себе жизнь» столь велико, говорил он, что ему не хочется обзавестись даже собственной машиной или проигрывателем[259]. Этот ответ напоминает письмо, которое Блейк десятью годами ранее написал голландской деревенской девушке Лус, когда бежал из оккупированных Нидерландов: Лус не должна чувствовать, что чем-то ему обязана, «ведь теперь в будущем нет никакой уверенности». Когда однажды вечером Джиллиан в лоб предложила ему: «Давай поженимся», — он снова взялся ее отговаривать, дескать, не хочет, чтобы из-за него она была несчастлива, напоминал ей о своем иностранном происхождении[260]. Но она настаивала, и в конце концов он согласился — наперекор собственному здравомыслию[261]. Они поженились в Мерилебоне в сентябре 1954 года. На свадьбу Блейк пригласил только своих родных; друзей, судя по всему, у него было так мало, что его шафером стал брат Джиллиан[262].
И в СИС (где служебные романы считались предпочтительнее всех прочих), и в КГБ приветствовали женитьбу Блейка на коллеге из «фирмы»[263]. Будь этот брак замыслом КГБ, то троих сыновей, родившихся у Блейка с Джиллиан, можно было бы считать побочным продуктом разведдеятельности отца.
Сидя на диване, Блейк размышлял: «Зря, совершенно зря было одно, я об этом переживаю, и для них самих, — он имел в виду сыновей, — это не секрет, нельзя было жениться».
Ида принесла очередную порцию бутербродов. Блейк, жуя, продолжал: «Но объяснить ей [Джиллиан] это было очень трудно. Открыться ей я не мог. Не мог».
Я спросил, был ли у него шанс отказаться от работы на СССР.
«Ну, шанс, пожалуй, был. Наверное, но я сам предложил им помощь и считал, что слово нарушать нельзя».
Эти обязательства были важнее семьи?
«Знаете, как бывает, — ответил он невпопад. — Я думал: „Ладно, все само образуется“. Эхм, надо бы мне пересесть в тенек».
Террасу заливали лучи полуденного солнца. Опираясь на трость, Блейк поднялся с дивана, и мы уселись в тени. Он продолжал: «Мне казалось: „Может, удастся ее убедить“, хотя вряд ли это было возможно, но я так думал». Немного замявшись, он добавил: «Я думал: „Она так ко мне привязалась, лучше уж поженимся и будем надеяться на лучшее“»[264].
В разговоре с немецким телеисториком Гуидо Кноппом в 1990-е годы Блейк пространно размышлял над своим решением вступить в брак: «Многие солдаты во Вторую мировую войну женились перед уходом на фронт. Нечто подобное пережил и я». И прибавил откровенно: «Я был солдатом холодной войны»[265].
Может, гражданскому населению Запада и Советского Союза 1950-е годы и казались мирным временем, но только не Блейку. Он рисковал своей жизнью сперва во Вторую мировую, потом в Корее — где стал одним из весьма немногочисленных европейцев, своими глазами наблюдавших, как холодная война оборачивается кровопролитием, — и в третий раз, уже советским агентом. О работе в Корее он говорил: «Я был бойцом… Меня мобилизовали на борьбу с коммунизмом»[266]. Отталкиваясь от своего реального военного опыта, он, разумеется, после возвращения в Европу в 1953 году полагал, что и там со дня на день может разразиться война. Как отмечает Кнопп, образ самого себя как солдата был для Блейка ключевым. Именно так он оправдывал свое предательство британских агентов. Раз по обе стороны баррикад шпионы воевали по-новому — как любили говорить в Восточной Германии, на «невидимом фронте», — значит, они подписывались и на убийства.
Глава 8. Крот в Берлине
В апреле 1955 года молодожены Блейки получили новое назначение — в Берлин. В апреле же Восточная Германия объявила об аресте «521 агента западных спецслужб», 105 из которых, как предполагалось, работали на Британию[267]. Но Блейк был еще вне подозрений. Служивший тогда в Берлине британский военный офицер Дэвид Вудфорд вспоминал, что Блейк пользовался в обществе большим успехом… Он был просто чрезвычайно приятным, обаятельным человеком. Появлялся на всех мероприятиях, его все хорошо знали, он заглядывал в офицерский клуб, центр нашей светской жизни… С Блейком почти все были знакомы. В «фирме» работало много очень милых — и, как правило, весьма привлекательных — девушек. И, знаете, попутно шла весьма насыщенная светская жизнь. Поэтому его знали все[268].
В 1950-е годы Берлин был эпицентром холодной войны. Новый руководитель СССР Никита Хрущев называл город «мошонкой Запада» и разъяснял: «Чтобы помучить Запад, я всегда давлю на Берлин»[269] [270].
Блейк оказался в Берлине в страшное время. В 1952 году США провели испытания водородной бомбы, в сотни раз превышавшей мощностью атомные снаряды, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки. В 1953 году СССР провел испытания своей водородной бомбы. Блейк, который в семнадцать лет своими глазами видел, как уничтожают его родной Роттердам, наверняка мог представить себе, как рушится весь мир.
Американцев, и президент Эйзенхауэр не исключение, до сих пор мучили воспоминания о внезапном налете японцев на Перл-Харбор. Многие высокопоставленные чиновники в США полагали, что советская агрессия неотвратима и, возможно, ее мишенью станет Германия[271]. После создания в 1947 году Центрального разведывательного управления госсекретарь Джордж Маршалл сказал: «Мне все равно, что они будут делать, главное, чтобы о нападении СССР нас предупредили за сутки»[272].
Однако в 1950-е годы сторонам мало что было известно о взаимных намерениях. Холодная война велась в тумане. Как говорил Блейк в Штази, заветной мечтой СИС был «свой человек в Кремле. Но вряд ли им удалось ее осуществить»[273]. Западным спецслужбам не хватало агентов по ту сторону железного занавеса.
Уверенности не было ни в чем. Вторжение Северной Кореи на юг, осуществленное в 1950 году при одобрении Сталина, застало Запад врасплох[274]. Теперь же, после смерти Сталина, западные разведслужбы не имели почти никакого представления о приоритетах Хрущева — настроен он на мир или на войну. Мало что было известно и о ядерном арсенале СССР. И Эйзенхауэра, и премьер-министра Великобритании Черчилля встревожило, что их шпионы обладали весьма скудными данными о внезапном испытании советской водородной бомбы.
После того как директор ЦРУ Аллен Даллес предостерег, что «русские хоть завтра могут нанести ядерный удар по Соединенным Штатам», Эйзенхауэр записал в дневнике: «Мир несется к катастрофе». В декабре 1953 года он подчеркивал, что США должны быть готовы опередить противника: «Мы пришли
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
