к нему сослуживцы после вмешательства Бора в итоговый экзамен, он счел за благо держать язык за зубами. В конце концов, это его личное дело. Его и Великого Бора. Догадался ли служитель Леонид о том, что на самом деле произошло в исповедальне, Гаттак не знал. Вполне возможно, он принял внезапную слабость парня за религиозный катарсис — такое нередко бывало с прихожанами. Во всяком случае, после этого инцидента служитель Леонид ни разу о случившемся не заговаривал.
С момента откровения прошло уже три месяца, близились итоговые экзамены. За все время обучения Гаттак так ни с кем и не сблизился. Если раньше эту потребность он просто заглушал в себе, боясь невольно выдать свои мысли или, того хуже, узнать чужие, то сейчас Гаттак не сближался ни с кем по иной причине. Он впервые в жизни испытал нечто вроде ревности. Будучи избранным самим Бором, Гаттак не мог смириться с мыслью, что кто-то еще может стать для его бога орудием в борьбе с демонами. Нет, Гаттак отнюдь не был глупцом и понимал, что в руках Великого Бора каждый высший может стать карающим мечом возмездия, орудием правосудия. Но Гаттаку дышалось легче, когда он оставался в неведении, кто именно.
Чтобы подавить в себе тревожные мысли, новоиспеченный избранник Бора с головой погрузился в учебу. Без особого труда он изучил язык низших и уже к концу второго месяца обучения приступил к полировке произношения. Для этих целей ему предоставили огромное количество видеозаписей допросов низших. Мало было понимать потенциального врага, нужно было уметь слиться с ним, раствориться в его массе, а для этого нужно было овладеть всеми диалектами Пустоши. Остальным слушателям академии языковая наука давалась с большим трудом. У Гаттака сложилось впечатление, что сам Бор помогает ему в освоении новых слов и идиом. Стоило ему прочесть список совершенно незнакомых фраз, как те намертво врезались ему в память. На следующее утро он уже мог употреблять новые слова так, словно всегда их знал. Поражала Гаттака и собственная трудоспособность. В день он запоминал до трех сотен новых слов и выражений. Мог бы и больше, но времени на язык в академии уделялось не так уж и много, большую часть обучения занимала ментальная тренировка и полевая практика.
Отдельно следует описать процесс ментальной тренировки. От слушателей разведшколы требовалось запомнить лица преступников, вероотступников и иных маргинальных личностей, представляющих угрозу безопасности Родины. Каждый день им приносили по три, а то и четыре десятка личных дел на изучение. Задачей было запомнить внешность каждого потенциального врага Родины, их отличительные черты и краткую биографию. Контроль знаний проводился на сеансах мнемотренинга, проходивших на компьютерах в закрытых комнатах. На экран монитора в течение часа выводились фотографии людей, среди которых были как преступники, так и абсолютно незнакомые люди. Задачей разведчика было выбрать из предложенных фотографий опасных субъектов, а потом дать им краткую характеристику. По этому показателю Гаттак также превосходил своих сокурсников. Память не подводила.
Запоминать лица было не так то и сложно — Гаттак выработал собственную методику, позволявшую ориентироваться среди сотен различных фотографий. Сложность была в ином. Раньше Гаттак и не подозревал, какое число людей находится «на карандаше» у служителей Родины. Это были люди самых разных возрастов и сословий: высшие, низшие, студенты, ученые, учителя, врачи, инженеры, военные, служители веры как желтого, так и черного порядков. Их было много, очень много. Целая армия вероотступников, несущих потенциальную или реальную угрозу Родине. Это были люди, позволившие себе крамольные мысли о Боре и о Родине. Люди, вступившие в запрещенные организации или уличенные в тесных связях с низшими. Перед глазами Гаттака мелькали фотографии простых работяг, миловидные женские лица, добрые глаза престарелых академиков… Однако приписки к этим фотографиям порой заставляли его содрогаться от накатывающей злости. Неужели Родина требует слишком многого? Разве не может человек просто честно выполнять свою работу, не подвергая сомнениям решения руководства, не ставя личные интересы превыше интересов общества?
Гаттак открывал дела и видел, к примеру, такие записи: «Борис Краун, 38 лет. Высший. Инженер-технолог на цементном заводе в пригороде Борграда». В графе «Инкриминируется» Гаттак прочел: «Критика службы логистики и службы сбыта завода. Попытка слежки за логистическими цепочками. Передача информации третьим лицам. Высказывался вслух о перепроизводстве продукции и нерациональном использовании резервов склада. Задержан».
Гаттак всматривался в утомленное мужское лицо, изрезанное глубокими морщинами, запоминал его и открывал следующее дело: «Марша Фарр. Высшая. 24 года. Выпускница педагогического университета. Учитель младших классов в школе для низших. Поселок Северный. Инкриминируется: Участие в подпольной организации. Грубые нарушения планов обучения. Поощрение инакомыслия среди учащихся. Открытая критика власти. Призывы к самоорганизации и самораспределению продовольствия. Вероотступничество. Находится в разработке».
Глаза сельской учительницы были полны тепла и нежности. Легкая улыбка притягивала взгляд. Нежные черты лица, чуть вздернутый носик, чистая кожа. Ангельская внешность, но демоническая сущность. Кто бы мог подумать?
Или вот еще: «Виктор Марс. 34 года. Пилот-истребитель». Закончил ту самую академию, куда должен был поступить Гаттак. Обвинялся в инакомыслии, вероотступничестве и пособничестве подпольным организациям, и это если не считать еще десятка мелких правонарушений. Также находился в разработке у черных клириков.
Чем больше дел просматривал Гаттак, тем сильнее ужасался. Общество Родины было насквозь пропитано гнилью. Десятки откровенных террористов. Сотни участников незаконных организаций, тысячи несогласных и сочувствующих им людей всевозможных классов и профессий. Среди тех, кого Родина держала под пристальным наблюдением, были и офицеры его военного училища. Даже командир Горр там был. Гаттак читал досье одно за другим и не понимал, почему все эти люди все еще на свободе. Почему Родина не спешит очищаться от этой скверны инакомыслия и произвола? Нет, Гаттак не ставил под сомнение методы работы с этими людьми. Клирики черного порядка отнюдь не сидели сложа руки. Ежедневно он видел их отчеты: сотни задержаний, вербовки, депортации, расстрелы. Чистки проходили по всей стране. Причем устранялись не только виновные, но и их семьи, и тем не менее всех этих усилий было недостаточно. Гаттак поражался тому, сколько грязи еще оставалось в казалось бы идеальном обществе Родины. Благополучное и сытое общество высших в большинстве своем и не догадывалось о деструктивных процессах, происходящих на периферии.
Но задавать вопросы Гаттак зарекся. Находясь в академии, он сделал для себя два важных вывода. Во-первых, любой посещающий его вопрос потенциально опасен для него самого. Задав его, он выкажет свои сомнения в самом мироустройстве своей Родины, а значит, усомнится и в мудрости Бора. А во-вторых, ответ на любой интересующий его вопрос рано или поздно сам находил Гаттака. Так, например, после двух месяцев упорного изучения дел преступников один из офицеров на тактическом занятии объяснил будущим разведчикам, зачем командование делает упор на изучении личных дел этих людей.
— Разведчик обязан знать врага в лицо! — говорил он, расхаживая взад-вперед перед пятью слушателями разведшколы. — Когда вас внедрят в стан противника, у вас не будет возможности порыться в архивах. Вам придется ориентироваться на месте, опираясь исключительно на память. Необходимо будет четко понимать, кто перед вами, в чем его обвиняют и на каких людей вы сможете выйти через этого человека. Конечно, можно было бы их всех переловить и избавить общество от этой скверны. Но в таком случае мы не будем контролировать ситуацию. До поры до времени эти вероотступники нужны нам на свободе. Пока они чувствуют себя в относительной безопасности, мы можем их контролировать, можем получать от них информацию о планах врага, понимать, где и как враг нанесет свой очередной удар. Думаете, время смуты завершилось? Или вы смели надеяться, что по завершении смуты завершилось и противостояние с низшими?
На этих занятиях разведчикам постепенно открывался весь масштаб текущей в стране войны. Иначе эту борьбу назвать было нельзя — то была настоящая война. Несмотря на пропаганду и феноменальные достижения, изнутри страну пожирал огонь гражданской войны. И с каждым месяцем это противостояние лишь ужесточалось. Отступники организовывали массовые забастовки на рудниках и шахтах, саботировали посевные кампании, вели подрывную деятельность в научных центрах и лабораториях по всей стране. Нередко они совершали и террористические акты. То тут,
