крайне огорчена соседскими проблемами. – Ну вот что я вам скажу: он еле держится за свою работу. Так что мало ли…
– В каком смысле? – спросил дед.
– Ну, мало ли зачем он там ходил к Рэю. Это ничего не доказывает.
– А что это должно доказывать?
– Ну как что? Что он последний, кто видел Рэя. Ведь он просил у Рэя взаймы, но тот отказал. Ведь так? Да ещё платок этот с инициалом Джона… Раз уж мы разговариваем, не завернёте мне толокна?
Дед в изумлении поднял брови.
– Вы же похлёбку собирались готовить?
– У меня всё равно нет тыквы, – отмахнулась мисс Гилберт. – Давайте-ка, взвесьте фунт толокна. Отварю потроха, так что можете зайти на обед.
– Благодарю, мисс Гилберт.
– Ерунда какая! Заходите и Джозефа берите. – Махнула она в мою сторону.
– Это очень великодушно с вашей стороны.
– Только глупости не говорите. В вашем состоянии кто-то просто обязан за вами присматривать. – Нижняя челюсть мисс Гилберт тряслась от удовольствия, с её губ капельками слетала слюна.
– Мисс Гилберт, я Макс, – сказал я.
Она вытянула ссохшуюся физиономию.
– Кто?
– Это Макс, мой внук, – сказал дед. – Вы забыли?
– Ничего я не забыла. Давайте, заворачивайте.
Я помог деду с упаковкой толокна, лишь бы эта неприятная женщина поскорее ушла.
Мисс Гилберт вздохнула.
– Чудесная семья. Да разве можно так, а? Сыпаться несчастьям одному за другим! Просто кара небесная.
– Вы Кампионов имеете в виду? – спросил я.
Посетительница вновь уставилась на меня, будто вопрошала, кто я вообще такой. Затем, сдвинув жидкие брови, значительно произнесла:
– А? Ну да, и их, конечно, тоже. А Джон Макэвой ни в чём не повинен, запомните. Чудесная у него семья. Я ходила к ним на днях, траву отнесла им, Ровена как-то просила. Всё-то у них в доме неладно.
Я поставил пакет на прилавок, постаравшись при этом, чтобы он шлёпнул погромче. Может, эта ржавая мисс прекратит скрипеть и уберётся восвояси со своим толокном? Но какое там!
– Девица эта новая, с веснушками, что у них работает, всё мне рассказала, пока я в передней ждала. Говорит, её хозяева ссорятся постоянно. Это и на ребёнке их отражается. Ну, думаю, опять сплетни, не иначе. А он, когда вышел, весь в слезах был, глаза красные, чихает. Бедное хворое чадо. Совсем больное. Ну надо ж было таким уродиться! Ровена его всё пытается вылечить. А ребёнок-то – полное отражение отношений родителей. Вот не заладилось-то. – Мисс Гилберт наконец глянула на пакет. – Мистер Гарфилд, я понимаю, вам не до этого, у вас тут смерти, убийства, но не могли бы вы мне дать толокно в кредит? Я такая глупая, представляете? – Она повернулась к нам с Адамом и весёлым громким голосом продолжила: – Корзинку взять-то взяла, а кошелёк забыла! Ну? Представляете?
– Представляем, – хмуро сказал я.
– Ну какая же я глупая! Так вы не возражаете, мистер Гарфилд? Забыла кошелёк!
– Разумеется, мисс Гилберт, – вздохнул дед. – Такое случается каждый раз, когда мы идём за продуктами в шесть утра.
Мисс Гилберт сарказма не понимает.
– Вот спасибо! Рада, что вы не утратили чувства милости, хотя у вас такое горе.
– Ну что вы, мисс Гилберт.
– Я пошла. А то ведь столько дел ещё. Да и у вас, наверное, накопилось. Я потом занесу должок.
Дед кивнул.
– Не утруждайтесь понапрасну.
Мисс Гилберт ушла. Рассеялась, как утренний туман. Разумеется, дел у неё по горло. Растрезвонить там, где ещё не гремел рупор мисс Вудс.
А потом, разумеется, по воле судьбы-злодейки мисс Гилберт будет вынуждена ковылять из восточной части сюда, чтобы отдать деньги, а заодно – раз уж так сложились обстоятельства и она снова здесь – разузнать новые подробности.
Глава 8
Гарпун
Завтракали мы вчетвером – спустился Стэнли. Его первыми и единственными за всё утро словами были:
– Слава богу, эта женщина ушла. Терпеть не могу, как она пресмыкается.
Он, конечно, имел в виду Летисию. Навряд ли мисс Гилберт хоть раз заговаривала с ним, тем более пресмыкалась.
После трапезы мы с дедом и Адамом вышли прогуляться к маяку, и нас овеял утренний бриз, и прохладная свежесть приятно стала проникать под одежду. Долгое время я не знал другого лета, потому что всё детство приезжал только сюда, на север, чтобы побыть с дедом и поиграть с его лодкой, и каждый день ощущать на языке привкус морского ветра и соли. Я носился по воде и пугал заплутавшую олушу[22], и каждый раз изничтожал новую пару ботинок. Я по-прежнему возвращаюсь в своё прошлое, когда бываю здесь, оттого сильнее теперь чувствую, как у меня его отбирают.
Рэй Кампион – часть той дорогой мне жизни, такая же, как и Джозеф, и как маяк, на который мы с Адамом взбирались и играли в смотрителей. Сейчас он стал местом жестокой драмы, и детство моё, к которому я так трепетно относился до той поры, вытоптали и смешали с грязью. Буквально – с кровью.
Над нами сияло всё ещё прохладное солнце, и я услышал, как Адам, шаркая по траве, сказал негромко:
– Гарпун как будто прилетел в окно и улетел обратно.
– Почему в окно? – удивился я. – Тёрнер сказал же, убийца стоял рядом, когда закалывал Кампиона.
– Да я знаю, знаю! А мне представилось вдруг, что гарпун этот – вестник злого рока. Он ворвался через окно, оповестил о грядущих несчастьях и скрылся обратно. Есть в этом что-то мистическое, дьявольское.
– Гарпун дьявола, – обронил дед.
Маревое оцепенение мгновенно слетело с меня.
– Почему ты это сказал?
Дед приподнял кустистые брови так, что они стали похожи на двух парящих чаек, потёр лоб большой морщинистой рукой и со вздохом сказал:
– Так мы называли всякий гарпун, который был использован не по своему прямому назначению.
– Так можно и про любой кухонный нож сказать. В рыбной лавке, например, один рыбак вспылил и заколол другого во время разделки. И при чём тут дьявол?
– Боюсь, что не так, – устало вымолвил дед.
– Не вижу разницы, – упорствовал я.
– По старому поверью, дьявол всегда пользовался гарпуном в виде трезубца, – пояснил дед. – Кто-то звал его богом морским – Нептуном или Посейдоном. Мы на судне всегда считали, что это лишь чёрт, а какой у него гарпун, дело десятое. В добро он его не употребит.
Усталость подкрадывалась по всему телу к голове, я чувствовал, как мой физический резерв пустеет, но мысль о чёрте закралась слишком глубоко, чтобы просто забыть о ней, и я терпел её ещё минут десять, пока мы бродили
