встретились, — в своём праведном возмущении она даже не заметила, что именно предложила парню и продолжала яриться, как ни в чём не бывало, — зачем ты меня вообще тряс Виталик?
Но парень не собирался спускать напугавшей его до чёртиков нахалке долгожданный и желанный для него девичий промах. Серые глаза хитро сверкнули, хорошо, что девушка была повёрнута к нему спиной, а его губы исказила усмешка, предвкушающая и опасная. Он молчал, пока усердно разминал потеплевшую шею подруги. Затем чуть отстранился от неё, но лишь для того, чтобы удобнее расположиться на кровати, после чего вновь перетянул Ли́су на себя, усаживая боком на свои бёдра. Одна его рука вновь вернулась к задней части шеи, но массаж неожиданно для девушки превратился в мягкие успокаивающие поглаживания. Странным и необычным оказалось то, что движения, которые должны были по всем Василисиным скудным знаниям успокаивать, напротив, оказали прямо противоположный эффект. Вместо ожидаемого расслабления девушка ощутила небывалый прилив жара. Который, зародившись в шее, со скоростью заряженных частиц в адронном коллайдере распространялся по всей поверхности кожи, по венам и капиллярам под кожей, за миллисекунды докатившись до самых кончиков пальцев на ногах, заставив последние сжаться. Волосы на голове и, кажется, по всему телу зашевелились, и девушка затруднилась бы с ответом, что послужило причиной неожиданному оживлению волосяного покрова. То ли нежные и ласковые поглаживания шершавыми подушечками пальцев были в значительной степени приятны, то ли Василиса была попросту шокирована реакциями собственного тела.
А Виталик продолжал усердно реализовывать свой коварный замысел. Не прекращая поглаживаний нежной кожи под кромкой светло-русых волос, он обратил внимание на расширившийся зрачок, прислушался к стуку девичьего сердца, который стал частным и рваным, и, склонив свою голову почти прижимаясь губами к уху, прошептал, растягивая слова:
— Я с превеликим удовольствием разомну не только твою пострадавшую шею, но и конечно зубы. А после займусь лечением языка, ведь он наверняка пострадал больше всего остального.
И потёрся свои носом о её нежную щёку, подмечая, что кожа девушки за мгновение вспыхнула жаром. Пожалуй, такая дерзкая провокация стоила парню гораздо дороже, чем Василисе. Ему пришлось самому сжимать зубы до хруста, чтобы не впиться в манящую девичью шею то ли поцелуем, то ли вампирским укусом, высасывая не столько кровь, сколько ответную реакцию на ласки. Парню пришлось собрать жалкие крупицы остатков самообладания, чтобы не наброситься на давно желанную добычу.
Глава 5
После памятного для Василисы вечера, девушка, так и не разобравшись в собственных новых ощущениях на всякий случай держалась с Виталиком настороже. В то время как сам парень выглядел донельзя счастливым, лучащееся во все стороны довольство буквально резало глаз. Настолько оно было неприкрытым, хвастливым и будто специально выставленным напоказ. Что уж говорить — извечное мужское самолюбование во плоти.
Но, несмотря на вызывающее поведение, в остальном Виталик вёл себя по отношению к любимой подруге безупречно. Никаких двусмысленностей, нелепых заигрываний, интимных прикосновений или намёков. Создавалось впечатление, что для самого Вита ничего необычного, выбивающегося из рамок общепринятого понимания дружбы, не случилось. И спустя несколько дней Василиса смогла облегчённо вздохнуть, уверить себя в том, что это была разовая случайность и ничего ужасного на самом деле не произошло.
Знал бы только Виталик, о чём про себя рассуждала Василиса, как его самолюбие в ту же секунду было бы растоптано в пыль, как давно опавший и пересохший кленовый лист под грубой подошвой тяжёлого сапога.
Все новогодние каникулы ребята провели неразлучно. Сумев оставить позади тяжёлую ссору со взаимными упрёками и недопониманием. Даже Арсений Борисович поучаствовал в зимних развлечениях молодёжи. Он пригласил Виталика составить ему компанию в поездке за город. А тот в свою очередь уговорил Василису составить ему компанию, поскольку парню категорически не хотелось расставаться с девушкой на каникулах.
Один из немногих оставшихся друзей Арсения Борисовича собирал свою семью в дачном доме, находившимся как раз неподалёку от бывшей дачи семьи Грачёвых. Казалось, прошло уже больше года после потери благосостояния, но все Грачёвы до сих пор болезненно переживали утрату именно загородного участка с домом. Чем-то он сумел их зацепить, успел сродниться. Возможно, близость природы так сказалась, найдя только ей известные тропы к не очерствевшим людским сердцам. Василиса тоже с тоской вспоминала времена, когда они двумя семьями проводили выходные на даче Грачёвых. Ибо каждый из их компании в те мгновения был неподдельно и ярко, по солнечному счастлив. Что даже несмышлёные подростки на тот момент — Виталик с Василисой — отчётливо ощущали умиротворение и благодать их родителей, что в свою очередь делало ещё более счастливыми самих детей.
Поэтому стоя на чужом заднем дворе чужого дачного дома под чужой высокой старой сосной, утопая по колено в снежных сугробах, трое связанных причудливыми нитями судьбы людей думали каждый по-своему, но об одном и том же — о загородной даче Грачёвых. Ли́са — с грустью и тоской по безвозвратно ушедшим временам, Виталька — с грустью и со злобой на отца, а отец Вита — со злостью и досадным раздражением на самого себя, что попался как глупец и теперь потерял всё самое ценное, чем только мог обладать мужчина — семью, достаток и почти всех друзей.
— Арсений Борисович! — окликнула Ли́са мужчину, который со всей присущей ему ответственностью вертел шампуры с нанизанным шашлыком над углями в мангале. Мужчина надел старую камуфляжную куртку, которую скорей всего не жалко было забрызгать кипящим жиром и которую, судя по внешним потёртостям и засаленным манжетам на рукавах, использовали именно в качестве униформы для мангальщика, кто бы ни выступал в его роли. Но даже в этой знававшей лучшие времена поношенной старой куртке отец Виталика выглядел по-прежнему ошеломляюще. Его мощная, агрессивная и подавляющая аура распространялась вокруг мужчины, даже вовремя отдыха. «Интересно, когда он спит, его аура так же сильна?» — подумала про себя Василиса и только спустя пару ударов сердца осознала, что за мысли поселились в её бедовой голове. Она закрыла рот ладошкой, как будто произнесла непристойности вслух. Глаза округлились в испуге, а лицо окрасилось клюквой. Девушка в нерешительности замерла обездвижено и всё никак не решалась приблизиться к ставшему вдруг опасным именно для неё — Василисы — мужчине.
— Чего застыла Ли́са? Подходи, не бойся, — поторопил оробевшую девчушку отец Виталика. А Ли́са с испугу успела позабыть зачем обращалась к нему по имени. И только и могла, что ругать сама себя последними словами за собственную глупость и беспечность. Почему она дурёха забыла, что
