и враги их сразу знали, куда бить.
В России традиция была стихийна, она мимикрировала, точно трикстер, под господствующий нарратив, во многом определяя его.
Как писал советский философ Михаил Лифшиц, классика в трудные годы ищет «щель», где может укрыться, чтобы потом выйти на свет. Классика в лифшицианском понимании не тождественна традиции, но во многом ей дружественна.
Российская традиция никогда не институциализировалась, а потому она вечно находится в становлении. Она вечно молода, для неё в некотором роде продолжается «мифическое время».
Это значит, что мы так и живём в эпоху богов и великих героев. Наша традиция начинается прямо здесь и сейчас, как начиналась она и сто, и триста, и тысячу лет назад.
* * *
Однако вернёмся к вопросу о консервативном и традиционном сознании.
Традиционализм — не идеология, а мировоззрение, в рамках которого могут существовать самые различные верования и убеждения.
Консерватизм — идеология, притом идеология неполноценная, существующая только вместе с социализмом и либерализмом.
Консерватор, как не раз было отмечено (лучше всего в замечательной книге книге К. Робина «Реакционный дух. Консерватизм от Эдмунда Бёрка до Сары Пэйлин»), всегда находится в отступлении. Он вечно цепляется за отживающие, умирающие формы, терпит поражение и принимает новую точку зрения, продавливаемую либералами и социалистами. Когда же устаревает и она, консерватор вновь пытается защитить ценности уходящей эпохи. Так он постоянно отступает, но никогда не прекращает борьбы.
Консерваторы нашего века защищают то, против чего боролись консерваторы 1950–1960-х годов — свободный секс без обязательств, объективацию женщин в рекламе и кино, «право» на сквернословке, безнравственное и хамское поведение в целом.
Именно поэтому консерватизм крайне живуч и ползуч. Его можно уничтожить только при объединении двух мощнейших животворных общественных сил: массового политического просвещения и социальной борьбы угнетённых за свои права.
Глава четвёртая
Экономическая подоплёка насилия. Допустимо ли рабство в либертарианской и анархо-капиталистической идеологии
Мы знаем тезис, который часто ассоциируют с современными классическими либерализмом, либертарианством и анархо-капитализмом: «Чем свободнее рынок — тем свободнее люди». И из-за убеждения в том, что именно свободный рынок дает реальную свободу человеку, многие начинают поддерживать либертарианство и анархо-капитализм, воспринимая их, как идеологии, которые, прежде всего, во главу угла ставят свободу человека.
Либертарианская утопия для многих — это минимальное государство, которое не вмешивается в экономику. Но многие упускают из виду тот факт, что государство может выступать в роли защитника населения и его прав. И именно здесь, мы наталкиваемся на ключевое противоречие в либертарианской идеологии: если мы допустим существование абсолютно свободного, нерегулируемого государством рынка, то как будут соблюдаться там права человека?
В данном конкретном эссе я решила рассмотреть один частный случай, как в абсолютно свободном от государственного вмешательства рынке либертарианцы видят возможность того, что нам сейчас кажется максимально аморальным — существования института рабства. Своей целью я ставлю показать, что это — дискуссионная и неоднозначная проблема в либертарианской идеологии. Но не менее важной целью я считаю дать ответ на вопрос, а действительно ли либертарианство и анархо-капитализм ставят во главу угла свободу, а не нечто другое? Быть может, их нелюбовь к сильному государству связана вовсе не с тем, что оно может иметь большой репрессивный аппарат, а с чем-то другим. И, наконец, я бы хотела ответить на вопрос, действительно ли максимально свободный рынок предполагает максимальную свободу людей.
Либертарианцы считают себя наследниками классического либерализма и продолжателями идей либеральных философов, в первую очередь Джона Локка. Локк исходит из тезиса что каждый — частный собственник самих себя, а, следовательно, своих прав.
Локковское понимание рабства — договор между законным победителем и пленником. Это историческое понимание рабства, связанное с захватом пленников на войне и мировой работорговлей. Для современной ситуации данное понимание рабства не актуально, поскольку реальные войны с захватами населения в рабство сменили войны на полное уничтожение мирного населения.
Куда более частой и наиболее дискуссионной в либертарианстве является проблема добровольного контрактного рабства, которое также исходит от локковского понимания ситуации. Здесь же мы имеем дело с тем, что раньше Локк подразумевал под термином «тяжелая работа»: «люди продавали себя; но ясно, что это была продажа на тяжелую работу, а не в рабство». Здесь имелось ввиду соглашение об ограниченной власти, с одной стороны, и о повиновении — с другой, где одной из немногих возможностей разорвать данный контракт является смерть подчиненного.
Заключение контракта подразумевает передачу отдельных своих прав другому. И продавать он может все, включая собственную жизнь. Именно этот тезис берут за основу многие апологеты контрактного рабства.
С точки зрения Роберта Нозика, продавать себя в рабство возможно, так как это связано с возможностью продавать свои права на себя. Каждый человек в этом плане сможет определить, какие права он отдает рынку, а какие — остаются у него неотчуждаемыми.
На продажу будут выставлены такие права на себя, которые могли бы быть действительно полезны или выгодны другим: право решать, у кого они могут покупать конкретные услуги (которое будет называться правом лицензирования профессиональной деятельности); право устанавливать, товары каких стран они будут покупать (право на регулирование импорта); право выбирать, будут они или нет употреблять ЛСД, героин, табак или цикламат кальция (право на наркотики); право определять, какая часть их дохода пойдет на различные цели, независимо от их согласия или несогласия с этими целями (право налогообложения); право ограничивать разрешенные виды и формы сексуальной активности (право на защиту морали); право решать, когда они будут воевать и кого убивать (право призыва) и т. д.
Это обусловлено тем, что почти каждый человек, продающий определенные права, продает их ровно столько, чтобы — с оговорками и ограничениями — возникало право собственности. Полное подчинение для Нозика связано с целым рядом легитимных шагов, а именно с акциями и контрактами, другие люди хотят владеть этими правами или иметь возможность влиять на их реализацию, а потому огромное количество прав будет продаваться и покупаться, иногда за очень значительные суммы.
В связи с этим Нозик утверждает, что человек будет иметь возможность продать в себя рабство. По его мнению, таких людей будет немного, а такое явление будет абсолютно легитимным.
Главным сторонником контрактного рабства можно назвать анархо-капиталиста Уолтера Блока. Именно его тезисами оперирует большинство сторонников этой концепции. Блок признает возможность существования рабства, используя то же локковское понятие права частной собственности на себя, а, следовательно, и возможность делать с собой все, что угодно.
Блок открыто критикует тех либертарианцев, которые не поддерживают контрактное рабство:
1. Добровольное рабство не связано с продажей моральной ответственности,
