— По крайней мере, мы можем пообедать, — сказала тетушка. — Тут есть столовая. Приличный обед и ночь сна — и мы будем готовы к любым испытаниям.
В столовой было многолюдно. Она освещалась красными лампами, что создавало впечатление, будто посетители заживо жарились прямо на своих стульях. Куойлу кофе показался отвратительным, но за другими столами остальные пили его с улыбками. Они час ждали своего обеда. Куойл в брюках с пятнами соуса тартар на обоих коленях сидел рядом со своими раздраженными детьми и зевающей престарелой тетушкой. Ему совершенно не хотелось улыбаться. Петал на его месте пинком перевернула бы стол и вышла. Она снова была рядом с ним, как навязчивая песня, как несколько строк детского стихотворения, которые упрямо не хотят покидать память. Эта боль не желала уходить.
— Спасибо, — пробормотал Куойл официантке, вытирая свою тарелку кусочком хлеба. Оставил под блюдцем два доллара чаевых.
Комнаты по обе стороны от них гудели от детских криков и грохота. Из-за снегоочистителей над их кроватями дрожали изображения Иисуса. Ветер завывал в плохо подогнанных оконных ставнях. Как только Куойл закрыл дверь, ручка снова оказалась в его руке. На этот раз он услышал, как вторая ручка упала с другой стороны двери.
— Надо же! Прямо как на войне, — сказала Банни, наблюдая, как дрожит фанерная стена. Тетушка предположила, что ее кто-то пинает, причем обеими ногами.
Они сняли покрывала с кроватей, открыв простыни с заплатками. Уоррен лакала воду из унитаза.
— Здесь немного лучше, чем в машине, — сказала тетушка. — Во всяком случае, гораздо теплее.
— Расскажи историю, папа, — попросила Банни. — Ты уже сто лет нам ничего не рассказывал.
Саншайн бросилась к Куойлу, схватилась за его рубашку, устроилась у него на коленях и сунула большой палец в рот еще до того, как прислонила голову к его груди. Она хотела слышать его шумное дыхание, удары сердца и урчание желудка.
— Еще рано, рано, — сказал Куойл. — Сначала почистите зубы и вымойте лицо.
— И помолитесь, — сказала тетушка.
— Я не умею, — надулась Саншайн.
— Это ничего, — сказал Куойл, усаживаясь на стул рядом с кроватью. — Так, дайте подумать. Есть история про молотки и дерево.
— Нет, папа! Не про молотки и дерево! Расскажи хорошую историю.
— О чем? — безнадежно спросил Куойл. Его . фантазия иссякла.
— О лосе, — сказала Банни. — О лосе и дорогах. О длинных дорогах.
— И о собаке. Такой, как Уоррен.
— О хорошей собаке, папа. О серой.
И Куойл стал рассказывать. «Жил да был лось. Очень бедный, худой, одинокий лось, который жил на каменистом холме. Там росли только горькая трава и кусты с колючими ветками. Однажды мимо него проехала красная машина. На заднем сиденье в ней сидела серая собака с золотой сережкой».
* * *
Ночью Банни проснулась от приснившегося ей кошмара и всхлипывала все время, пока Куойл качал ее и приговаривал: «Это только сон. Только плохой сон. Это не по-настоящему».
— Это все Старая Ведьма, — пробормотала тетушка. Но Куойл продолжал укачивать девочку. Старая Ведьма сумела добраться и до него. Петал населяла каждый час его ночи.
Уоррен под кроватью издавала странные, похожие на взрывы звуки. Разнесся отвратительный запах. «Собака отравила газами семью из четырех человек».
* * *
Утром кружился и падал снег. Из-за стены раздавался немыслимый храп. Куойл оделся и подошел к двери, но не смог найти ручку. Он опустился на колени и стал искать под кроватью, в ванной, в их багаже, между Библиями. Одна из девочек, должно быть, взяла ее с собой в кровать. Но даже когда все встали, ручка так и не нашлась. Он постучал по двери, чтобы привлечь к себе внимание, но добился лишь того, что из-за соседней стены кто-то крикнул: «Тихо, а то щас как врежу!» Тетушка крутила телефонную трубку, надеясь отыскать в ней признаки жизни. Безуспешно. Телефонный справочник датировался 1972 годом и был издан в Онтарио. Большая часть страниц была выдрана.
— У меня глаза болят, — сказала Банни. У обеих девочек были покрасневшие, наполненные гноем глаза.
Целый час они сидели в заточении, наблюдали за утихающей бурей и работой снегоочистителей, стучали в дверь и звали на помощь. Оба пластиковых пингвина были сломаны. Куойл хотел выломать дверь. Тетушка написала на наволочке: «Помогите. Заперты в номере 999. Телефон не работает» — и вывесила ее в окно.
Спустя какое-то время администратор открыл их дверь. Смотрел на них глазами, похожими на автомобильные фары.
— Вам нужно было всего лишь нажать эту кнопку. К вам бы сразу кто-нибудь подошел. — И он указал на выключатель, находившийся рядом с потолком. Протянул руку, нажал на него. Резкий металлический звук наполнил мотель и заставил вибрировать стены. Администратор протер глаза, как телевизионный актер, увидевший чудо.
Буря продолжалась весь следующий день, завывая ветром и занося снегом автомагистраль.
— Мне нравятся бури, но этого уже больше, чем достаточно, — сказала тетушка. Ее волосы растрепались и нависли над ухом из-за столкновения с люстрой. — И если мне удастся выбраться из этого мотеля, я обещаю вести достойную жизнь, регулярно ходить в церковь, печь дважды в неделю хлеб и сразу мыть всю грязную посуду. Никогда не выйду из дома с голыми ногами, только помоги мне, позволь выбраться отсюда. Я забыла, как это бывает, но сейчас память постепенно возвращается ко мне.
Ночью пошел дождь, подул ветер с юга. Теплый, с запахом жирного молока.
7 «Болтушка»
Гага обыкновенная на Ньюфаундленде называется «болтушкой» из-за ее привычки собираться в стаи для общения. Это название уходит корнями в те времена, когда жители Ньюфаундленда занимались в основном мореплаванием и два корабля, встречаясь в море, останавливались, крепили реи и экипаж обменивался новостями. Корабль, стоявший с наветренной стороны, крепил грот-рею, а тот, что был с подветренной, — фок-реи. Это называлось «болтовней».
По обочине дороги шла женщина в дождевике и держала за руку ребенка. Когда машина Куойла поравнялась с ней, она пристально посмотрела на мокрый автомобиль. Он приподнял было руку для приветствия, но она уже отвела взгляд. Широкое лицо ребенка. Красные ботинки. И она осталась позади.
Дорога в бухту Мучной Мешок от Якорной Лапы шла на подъем, над долиной, потом ныряла вниз, к домам и редким вытащенным на берег лодкам. Рыбья чешуя, мостки из обтесанной ели, на которых в старину солили треску. Он прошел мимо дома, выкрашенного в белый и красный цвета. Беспорядочно разбросанные причалы и рыбацкие навесы, где хранились снасти. Горбатые камни, покрытые сетями.
Он легко узнал, где находилась редакция газеты. Над дверью висела выцветшая тиковая панель со словом «Болтушка», венчавшим изображение крякающей гаги. Перед зданием стояли два грузовика — проржавевший старинный «додж» и не новая, но сверкающая «тойота».
