семинаристом.
Но буквально через пару десятков секунд паренёк выдохнул, осуждающе глянув на меня:
— Не надо было бить Всеволода по голове. Он теперь навсегда запомнит это.
— А что прикажешь было делать, а? — буркнул я, проведя рукой по мокрым волосам. Шляпа-котелок сгорела вместе с машиной, как и прочие вещи всей нашей четвёрки.
— Не знаю, но не так.
— Отвергая — предлагай.
— Не знаю я, что предложить!
— То-то и оно, — цыкнул я и глянул на небо. Из-за туч показалась бледная, болезненная луна, пронзившая серебряными лучами вымытый дождём воздух.
Лука тоже глянул на луну, суетливо перекрестился и воодушевлённо проговорил:
— Нам всем четверым непременно следует сходить в церковь и поблагодарить бога за избавление от супостатов.
— Сударь, дабы вы впредь не уповали на помощь бога, точнее, вы можете уповать, но делайте это ровно с той же надеждой на помощь, что и перед событиями около леса. Поскольку та парочка простолюдинов погибла из-за призрака, коего мне удалось временно поставить себе на службу, — витиевато выразился я. — Отсюда и все ваши мурашки и волосья дыбом.
— А-а-а, — протянул семинарист, пытаясь скрыть разочарование, проступившее на измождённом лице. Небось, он уже посчитал, что установил прямой контакт с самим богом, а тут такой облом. Понимаю…
— А что это за призрак-то был? Чей? — деланно равнодушно спросил Астафьев, мигом загоревшийся любопытством, но ещё гневающийся на меня из-за брата.
— Да оборванец какой-то, — отмахнулся я, хлюпая грязью, попавшей в ботинки. — Меня больше заботит то, что Петровы станут делать дальше. И почему Павел Алексеевич оказался единственным из их семьи, кто участвовал в этом инциденте?
— Павел самый порывистый и безрассудный из их рода, — ответил Лука, хмуря рыжие брови. — Наверняка он действовал по собственному разумению и никого из родственников не поставил в известность, что собирается сделать.
— А сколько их всего Петровых?
— Теперь пятеро: отец, мать, два взрослых сына и дочь на выданье. Жену старшего сына и его малолетнего ребёнка считать не будем. Выходит, что их не так уж и много.
— Однако у них множество прихвостней, — вставил свои пять копеек Лаврентий, поморщившийся из-за ветерка, налетевшего со стороны поля. — Почитай половина Гати под ними. И простолюдины, и дворяне попроще служат им.
— А с чего именно началась ваша вражда? — продолжил я расспрашивать спутников и покосился на рану, уже покрывшуюся засохшей кровью. Повезло, что пуля не прошла на пару сантиметров левее. Тогда бы я так легко не отделался.
— Матушка моя Лидия перед тем как за папеньку выйти замуж отвергла Петрова, а тот в бешенство пришёл. Говорит, моя ты будешь или никому не достанешься. Он и отца моего на дуэль вызвал, когда тот руки маменьки попросил. Магией бились они, да только не смогли победителя выявить. Не убил папенька этого гада! — прошипел младший Астафьев, яростно сверкнув глазёнками. — Но женился-таки отец мой Павел на матушке, а Петров всё не унимался: жизнь им исподволь портил, чай в одном городе проживали. А спустя несколько годков папеньку моего застрелили, когда тот с Императором тогдашним турка воевать ходил. Да только застрелили его ночью, в русском лагере, когда османов вокруг и близко не было. Зато находился поблизости от того лагеря… кто бы ты думал?
— Петров? — предположил я, выгнув бровь.
— Он самый. У-у-у, подлюка! — погрозил Лаврушка кулаком в сторону Гати. — Он, он подло застрелил моего папеньку, оставив маменьку вдовой с тремя детьми малыми.
— А что же, расследования никакого не было?
— Да какое расследование? Время-то военное было, поход тем более. Списали все на происки турков. Ну а как в Гать пришла весть о том, что отец мой погиб, так маменька моя Лидия сразу слегла. Шибко она его любила. Полгода помучалась, а потом и пред Богом предстала.
— Она в лучшем мире, — проникновенно проговорил Лука и подбадривающе похлопал двоюродного брата по плечу. А тот шмыгнул носом, весь как-то сгорбился и опустил взгляд. Пришлось семинаристу продолжить рассказ. — С тех пор Петровы особо не докучали Астафьевым, но вы, Андрей, сами понимаете, что нынче та давняя вражда вспыхнула с новой силой. И я боюсь подумать к чему всё это может привести.
— Притом началось всё снова из-за женщины, — подметил я.
— Угу, — угрюмо поддакнул Лука, косо глянул на меня и решил провести короткий урок деторождения: — Как вы, несомненно, знаете, Андрей, начальная ступень родителей шибко важна для ребёнка. Ежели сложить начальные ступени отца и матери да поделить на два, то получится начальная ступень дара дитяти. Но в случае Устиньи Аристарховны и Всеволода, ежели они, дай бог, поженятся, всё будет не столь просто. Половин у ступеней не бывает, так что их дети получат либо вторую ступень, либо третью. А направленность дара всегда передаётся по отцу, так что огневиками они станут. Никто из них не будет водяным, как Устинья.
— Ясно, — кивнул я и расстегнул верхнюю пуговичку сюртука из-за того, что стало душно.
Ещё бы! Мы уже какую версту пешком отмерили! Аж ноги гудят, а губы пересохли. Двоюродные братья тоже устали. Лица осунувшиеся, грязные, точно из могил вылезли. Видать, потому-то разговор никто и не захотел продолжать. Дальше мы пошли молча, поглядывая на дорогу. И вскоре нам улыбнулась удача. Позади появились два приближающихся пятна света.
— Автомобиль! — взволнованно просипел Лука и перекрестился. — Спасибо тебе, Господи.
— Рано благодарите его, сударь. Может, водитель и не подумает брать нас на борт, — мрачно выдал я. — Тем более нас четверо, а вряд ли там едет грузовик. По звуку мотора, скорее, легковой автомобиль. Однако попробовать стоит. Лаврентий, дай мне свой шейный платок, я прикрою им глаза, а то вдруг водитель суеверный. Увидит мастера смерти — и только газу прибавит. А вы, Лука Анатольевич, выйдите на дорогу и машите рукой. Авось автомобиль вас не собьёт.
Семинарист внезапно изучающе посмотрел на меня, неопределённо хмыкнул и задумчиво проронил:
— Никак не могу понять из какой вы губернии, Андрей. В Петрограде так не говорят, в Москве тоже. Вы не сибиряк? По слухам, там много блондинов. Или вы даже этого не помните?
— Не помню, — буркнул я и цапнул платок, протянутый младшим Астафьевым.
Лука же проворно выскочил на дорогу и начал размахивать руками, будто
