не оставил ему ничего, кроме гончарной мастерской и покладистого, добродушного нрава.
Свадьбу устроили в пустыне. Альфиз был красив как никогда: голубая с зеленым отливом туника, белоснежные, начищенные песком зубы, глаза подведены углем, а на правом запястье – звонкий колокольчик, символ того, что его любовь подобна музыке.
День выдался на редкость спокойный. Холмы вечно кочующего песка окрасились в розовый, как спелые персики. К вечеру, когда солнце начало садиться, а тени стали узкими и острыми, как обнаженные клинки, с севера потянуло прохладным бодрящим ветерком.
Зажгли факелы. У мастерской Альфиза жители деревни вывели на песке Крест Благоденствия, дабы счастье могло найти жениха и невесту. Повсюду потрескивали костры, на них булькали котлы, испускавшие восхитительные ароматы.
Альфиз терпеливо ждал на гребне дюны.
– Ай-ай-ай, какой ужас! – запричитал староста пять часов спустя.
Они все еще стояли на том же самом месте, Крест Благоденствия стерся, ночь почти миновала, а невеста так и не появилась.
Вся деревня вдохновенно заайкала вместе со старостой. На глазах у Альфиза женщины в черных вуалях и одеяниях принялись заламывать руки в танце, оплакивая долю отвергнутого жениха. Они показались гончару тучными и кряжистыми, а их движения – не столько изящными, сколько неуклюжими, но юноша решил, что все это чудится ему в неверном свете факелов.
– Коли найдется в этой деревне незамужняя женщина, – громовым голосом провозгласил староста, – женщина безупречного поведения, которая пожелает избавить брошенного жениха от позора, пусть она смело выйдет вперед!
Никто не шелохнулся.
Стояла тишина, лишь колокольчик позвякивал на запястье Альфиза.
– Тогда нам остается прибегнуть к пункту 1232 «б», – произнес староста.
Альфиз промолчал. Это взбесило старосту. Он рассчитывал на вопрос гончара, чтобы выдержать торжественную паузу и только потом дать ответ.
– В случае, если невеста из другой деревни не явилась на свадьбу, – раздраженно забурчал староста, – и ни одна женщина из деревни жениха не желает сочетаться с ним браком, у жениха остается только один способ избежать вечного позора.
На этот раз Альфиз не подвел. Гончар слегка наклонил голову, как ждущий косточку пес.
– И этот способ?.. – спросил он.
Староста выдержал паузу. Упоительную паузу. А потом ответил:
– Он должен взять в жены пустыню.
VII
И Альфиз женился на пустыне.
«Берегись, парень, как бы женушка не утекла у тебя между пальцами!» – кричали теперь ему вслед, когда он проходил мимо с тачкой, груженной горшками. И еще: «Если всякая песчинка – твоя дочь, много же ртов тебе надобно прокормить!»
И селяне разражались громовым смехом.
Альфиз не обращал внимания на шутки и неприличные жесты мужчин. Он по-прежнему лепил и развозил свои горшки и улыбался. А когда приходилось чего-нибудь ждать, его пальцы машинально поглаживали песок.
– Не трожь! – кричали ему. – Сперва работа, любовь потом!
Ах, какое блистательное решение нашла деревня! Удалось не только разобраться с проблемой обезумевших женщин, поставить юнца на место и тем самым преподать урок красоте, но и обзавестись историей, которая будет скрашивать деревенские праздники еще долгие годы: историей о гончаре, взявшем в жены пустыню.
С деревни будто сорвали серую пелену: все находились в приподнятом расположении духа. Разумеется, кроме женщин, которые молча скорбели и кисли пуще прежнего, но ах – у тех вечно не одно, так другое.
VIII
Первым ее заметил мясник. Дело было утром, когда он вышел во двор своего дома и лавки, чтобы наточить нож. Альфиз только что привез ему несколько больших горшков для хранения козьего мяса в жире. Мясник проходил мимо горшков, думая о козленке, которого собирался забить, как кое-что привлекло его внимание.
В углу двора ветер надул кучку песка. На ней еще виднелся отпечаток Альфизова седалища. Но не отпечаток заинтересовал мясника.
А маленькая рука, вылепленная из песка.
Маленькая изящная песочная ручка. Она лежала ладонью вверх, будто хотела вложить свои пальцы в его. И самое удивительное: мясник, в жизни не поймавший себя ни на одной нежной мысли, этот самый мясник почувствовал, что его собственная рука, как отдельное от него существо, хочет, нет, жаждет, схватить ту прелестную ручку и уйти с ней. Но только он потянулся к песочной руке, как та рассыпалась в пыль и разлетелась в воздухе.
В конце того же дня цирюльник, закрыв лавку и подметая пол, увидел кое-что в зеркале. Зеркало было таким старым и иссеченным песком и ветром, что в нем едва можно было что-то различить, – тем лучше, потому что цирюльник владел своим ремеслом неважнецки. Но в правом нижнем углу оставалось местечко, куда песок не попадал.
И именно там цирюльник увидел отражение глаза. Маленького глаза на песке, совершенной миндалевидной формы. Ему показалось, что глаз следит за ним, смотрит прямо на него, где бы он ни встал, и знает, что он думает и чувствует, понимает все, что он говорит, и особенно то, о чем молчит.
И цирюльник, никогда не подозревавший, что один глаз способен все это выразить, резко обернулся и увидел, как глаз развеяло ветром.
IX
Деревенскому старосте не спалось. Рядом с ним скрежетала во сне зубами старуха-жена, а жара стояла такая, что староста даже бровями пошевелить не мог без того, чтобы пот не лился с него пуще прежнего. На плетку в сапоге падал лунный луч и высвечивал даже трещинки в ее кожаных хвостиках.
С тех пор как Альфиза женили на пустыне, прошло две недели, и, как уже было сказано, деревенские женщины поникли духом. Женщины – но не мужчины.
За четыре дня в деревне произошло пять потасовок. Две из них затеяли всегдашние задиры. Ничего особенного. Но три другие… Староста не знал, что и думать. Первым был Хду – бестолковый ловец лягушек, мозги размером с горошину, абсолютно безобидный. И вот этот самый Хду однажды ни с того ни с сего взял и приставил к горлу сына каменщика нож. Вторым стал почтенный Забиб, судья, долгие годы живший в городе и теперь проводивший преклонные годы в деревенской тиши. Его застукали за тем, что он с раскрасневшейся физиономией кидался камнями в цирюльника. Наконец – и это самое странное – старосте пришлось вмешаться в ссору двух родных братьев, что жили в пещере на краю деревни в полной гармонии. Такой полной, что и жена у них была одна на двоих. И вот посреди ночи по доселе не выясненной причине эти двое вдруг сцепились в драке. В отсутствие оружия братья пытались задушить друг друга длинной косой жены.
А когда староста спросил, из-за чего вышла ссора, оба ответили одинаково:
