Нелли Робертовна:
— Да кто-нибудь из вас ответит мне, наконец, или нет?! Кто едет? Женщины, я к вам обращаюсь!
Олимпиада Серафимовна (очень спокойно):
— Вот чаю сейчас попьем и решим, что делать. Оля! Где же чай? Оля!
Ольга Сергеевна, домработница в доме Листовых, внимательно прислушивавшаяся к разговору, бежит накрывать на стол.
Настя:
— Ну, хорошо. Я здесь самая молодая, значит, ехать мне. Впрочем, я предпочла бы пойти поработать пару дней санитаркой в больнице при чужих людях, чем сидеть при этой Марусе. Она мне неприятна. Ни с того, ни с сего человеку такие деньги свалились! За что? Хотя, в отличие от Натальи Александровны, я смерти ей не желаю.
Егор:
— А мама теперь очень рассчитывает снова выйти замуж за папу, потому и нервничает. Деньги-то ни с кем не хочется делить.
Вера Федоровна:
— Ах, вот оно что!
Наталья Александровна:
— Егор! Вечно ты лезешь, куда не просят со своей откровенностью! А вы, разве не за тем сюда притащились, Верочка?
Олимпиада Серафимовна:
— Бога ради, не устраивайте здесь сцен, в свое время мы с Жорочкой достаточно на них насмотрелись!
Вера Федоровна:
— Георгий Эдуардович!
Наталья Александровна:
— Жора!
Нелли Робертовна:
— От вас никогда нет никакого толку. Вы сейчас все довольны, что после смерти Эдуарда я оказалась как бы ни при чем, но если бы не я… Видит Бог, если бы не я, в этом доме все эти годы, пока жив был Эдуард, царили бы полная анархия и разгром. Да-да. Полная анархия и полный разгром.
Эраст Валентинович:
— Я, пожалуй, не вовремя приехал. Здесь личное, плюс еще эта девушка, Маруся, как вы говорите. Кстати, талантливая, замечательная девушка!
Пауза. Потом Нелли Робертовна, подводя итог:
— Ну, значит, мы решили. Сейчас в больницу едет Настя, а завтра Олимпиада Серафимовна и Вера Федоровна. И не надо ничего говорить! Не надо.
Наталья Александровна (неожиданно для всех):
— Я тоже могла бы подежурить завтра ночью.
Нелли Робертовна:
— Что ж, огромное спасибо. Не ожидала. От вас, Наташа, не ожидала. Разве вы не заняты на работе?
Наталья Александрова:
— Ничего. Как-нибудь без меня пару дней мой магазинчик проживет.
Нелли Робертовна:
— Ну, вот теперь давайте пить чай. Настя, и ты покушай обязательно перед тем, как ехать. Миша! Где ты, Миша?
Шофер появляется, словно только и ждал призывного голоса хозяйки:
— Я здесь.
— Настю в больницу отвезешь? — Чуть слышное фырканье Натальи Александровны подтверждает неуместность вопроса.
Тихая, теплая погода, на веранде чаепитие. Картина, написанная Эдуардом Листовым незадолго до смерти, называется «Летний вечер на даче», на ней изображены домочадцы, сидящие за столом, в середине его стоит самый настоящий старинный самовар. Картина еще не продана, висит на стене, в студии покойного художника. Почему-то кажется, что руки сидящих на веранде людей испачканы чем-то красным.
АЛЫЙ
— Извините, девушка, Бога ради, можно вас на минуточку?
— Да? Что вы хотели?
— Вы, кажется, тоже работаете медсестрой в травматологии?
— Да.
— Я так и подумала. Сегодня, ведь, ваше дежурство?
— Да. Мое. Так что вы хотели? Я тороплюсь, извините.
— Буквально одну минуточку. Скажите, девушка, а часто ваши больные умирают?
— Что?!
— Ну, часто последствия травм приводят к смерти?
— Часто. Вы себе даже не представляете! Вот вчера привезли к нам мужчину…
— Да-да. Извините, что перебиваю вас. Словом, у меня к вам дело несколько деликатного свойства. Вы денег хотите заработать?
— Денег?
— Ну да. Как я понимаю, не от большого богатства вы здесь работаете, оклад-то мизерный.
— Ну, в общем-то…
— Хотите пять тысяч долларов?
— Пять тысяч?! За что?!
— Чтобы последствия травм, полученных одной больной в результате наезда автомобиля, стали смертельными.
— Я не совсем поняла…
— Какая вам разница, одним смертельным случаем больше, одним меньше. Вы же специалист. Сделали укольчик в вену, а лекарство в шприц набрать забыли. Или капельницу поставили, а лекарство вдруг кончилось раньше времени. Добежать мол, не успели. В результате воздушная эмболия. Так, кажется, это называется? Или таблеточку не ту дали. Не беспокойтесь, пациентка ваша почти сирота, у нее только мать, да и та женщина простая, полуграмотная. Никто вас по судам таскать не будет. А люди, заинтересованные в смерти вашей пациентки, напротив, весьма влиятельны и богаты.
— Да что вы себе…
— Десять тысяч. Пятнадцать. Двадцать. Пятьдесят, в конце концов, но это последняя цена. Столько даже профессиональным убийцам не платят. Сейчас люди за гораздо меньшую сумму готовы отправить кого угодно на тот свет. И работать в этой больнице больше не надо. Ну? Договорились?
— Нет. Я никого убивать не собираюсь. Более того, я в милицию сейчас пойду.
— Не пойдете. Свидетелей нашего разговора нет, а без свидетелей никто вам не поверит. Более того, я сейчас пойду к главврачу и пожалуюсь, что вы мне нахамили. Или что вы плохо за моей родственницей ухаживаете. И вас тут же уберут, не сомневайтесь. За лечение девушки платят большие деньги, она здесь не на общественных началах находится. Не в ваших интересах со мной ссориться, милая. А вот договориться…
— Я догадываюсь, какую девушку вы имеете в виду. Так вот: если она умрет в нашей больнице, я все-таки пойду в милицию. Хотите, жалуйтесь на меня после этого, хотите, нет, но я скажу, что вы пытались подкупить меня, а может, и не только меня. Милиция разберется. Опаздываю я, всего хорошего.
Девушка даже раскраснелась от волнения, произнося эту речь. В душе у нее все звенело: «Какой благородный поступок!» Потом, конечно, она не раз будет вспоминать, что могла бы заработать одним махом пятьдесят тысяч долларов, деньги огромные для нее, такое бы и приснилось — не поверила. Сколько бы можно было сделать на эти деньги! И квартирный вопрос, наконец, решить, и участок земли купить, и домик на нем построить. Если все экономно рассчитать… Ах! На всю жизнь хватило бы!
И муж, которому, промучившись ночь, все-таки выложит правду, скажет то же самое, что и хорошо одетая дама, предложившая деньги за убийство юной родственницы:
