ходить в наши земли…»
Ленность этой приятной мысли пронзила другая, острая, как лучший человеческий нож, разогнала все эти мечтания. Ни один из случайных людей не должен знать, где живёт племя. Каждый лиглинг обязан защищать своих. Мартунг заслужил доверие. Но, раз он не сказал этому купцу ничего, значит, у него на то были свои причины. И потом – зачем же людям знать, где живут лиглинги?..
– Нет, – сказал Квадунгурарашава. – Ищи дурак-к-ков, выдавать своё племя, хи-хи!
– Твоё племя? – переспросил купец. – Отчего же ты тогда не живёшь с ними?
Квадунгурарашава напрягся, шерсть его встала дыбом.
– Уход-д-ди, купец, – прошипел он. – Т-т-ты достаточно потратил моё врем-м-мя.
– Прости меня, о лиглинг, за мою наглость! – купец поклонился вновь. – Пусть дни твои будут долгими и даруют добычу всегда, когда тебе того надо! – новый поклон. – Не смею больше тебя отвлекать от отдыха, о благородный лиглинг! – и ещё. – Всего тебе доброго!
Всё также кланяясь, купец удалился. Скоро листва под его ногами перестала шуршать. Квадунгурарашава ещё какое-то время посмотрел ему вслед, а потом вернулся в своё логово. Лиглинг сделал последний глоток из бутылки и бросил её на землю. Пока что, хочется верить, племя в безопасности. Остаётся надеяться, что Мартунг всё-таки не расскажет им. А до тех пор Квадунгурарашава опять найдёт брата и успеет их предупредить. Всё будет хорошо…
Сил думать больше не было. Горе, пусть и осталось, но заглушилось шумом в ушах. Квадунгурарашава лёг, свернулся калачиком, обхватил себя хвостом и быстро уснул.
***
Квадунуграрашаве что-то снилось. Как и во всех снах лиглингов, он не мог толком воспринять, что происходит. Разум цеплялся только за какие-то неясные ощущения. Страх, причём не за себя, а за кого-то другого; боль, как будто что-то придавило ему и лапу, и хвост; какое-то ещё неясное беспокойство, для описания которого Квадунгурарашава не знал слов… Наконец, среди неясных эмоций появился какой-то шум: не то гул, не то крики. Звук постепенно менялся: добавился какой-то ритмический стук, и лязг, похожий на звон металла. Наконец, к звуку добавился запах: острый, едкий запах дыма.
Этот запах был настолько прочно связан с опасностью, что Квадунгурарашава тут же вскочил, ощетинившись, чуть не снеся свой шалаш. Боль в лапе и хвосте тут же пропала, сменившись гораздо более слабой, тупой болью где-то в затылке. Звук, хоть и притуплённый, сохранился, точно такой же многообразный, как и во сне. Запах никуда не делся, но стал ещё чётче и яростней.
Несмотря на ещё вялое после людской жидкости сознание, Квадунгурарашаве не пришлось долго размышлять над тем, что это значит. Он схватил стальной человеческий нож; схватил свой пояс с мешочками с особой пылью, которую тоже сделали люди. Всё остальное, что умели делать лиглинги, он сможет сделать сам. А свою шкуру и хвост – не сможет.
Квадунгурарашава выскочил из логова и принюхался. Ночной ветер всегда самый сильный, и он без труда понял, откуда исходил запах. Посмотрев в ту сторону, он увидел на далёком холме высокое дерево с кривыми ветвями, объятое пламенем.
Холодное, как первый снег, чувство потихоньку завладело его разумом. Стараясь не думать, Квадунгурарашава бросился к логову племени, наплевав на запреты Нарвангурдарагаша.
Он бежал по знакомому с самого детства лесу, и почти не узнавал его. Люди не пользовались своими любимыми топорами и шли через наименее заросшие прогалины. И всё равно они умудрились наследить: там, где они прошли, вместо покрытого листвой, хвоей и зелёными катышками мха осталась только грязь.
Квадунгурарашава спешил, как мог, перепрыгивая с ветки на ветку, едва цепляясь когтями и хвостом. Только бы успеть, только бы он ошибся…
Но он не ошибся. Оказавшись на том же дереве, где ещё днём он беседовал с братом, Квадунгурарашава смог увидеть, что сотворили с логовом Квашнамдрангулмуш.
Высокое кривое дерево догорело уже почти совсем, как и многочисленные деревья и кусты на склонах холма. Земля, как и в лесу, превратилась в сплошную грязь, вязкую, как смола или болото. Почти во всех норах также ярко горел огонь, из них столбами валил дым. Сети, ловушки, детские игрушки – всё было поломано, разорвано, обмазано грязью. И среди той же грязи валялись и лиглинги – мёртвые лиглинги. Раскинувшие лапы, с отрезанными хвостами, с прорубленными головами…
Но большая часть лиглингов была собрана перед логовом. Их сбили в кучу, как каких-то малдангванишей, содрали все пояса и сняли ножи. Вокруг стояли люди с топорами на длинных ручках, с копьями, пара – с большими ножами. Лиглинги не бросались на людей, не отбивались, не пытались даже сбежать. Опустив морды и хвосты, они жались друг к другу, слабые, окончательно сдавшиеся.
У главного входа в логово стоял высокий человек. Он отдавал какие-то приказания, размахивая руками. Его длинные одежды развевались на ветру, в свете пламени казалось, что между пальцев сверкают искры…
Когти Квадунгурарашавы впились в дерево так, что из него потёк сок. Люди не просто так дошли до Нашвагуна, они с самого начала хотели уничтожить племя! А теперь они как-то нашли лиглингов! Людей надо остановить!
Квадунгурарашава почувствовал, как от кончика хвоста до самых ушей распространилась дрожь, одновременно и приятная, и резкая. Он знал, что она означает. Каждый машарагадунгва знал…
«Ты не лиглинг. Ты не можешь быть частью племени.»
Дрожь сразу пропала. Именно из-за этого его изгнали – из-за его проклятия. Что, если он не спасёт племя, но только убьёт всех?..
Квадунгурарашава опустил хвост и прижался к дереву. Из глубин логова вышли ещё люди. Так много Квадунгурарашава никогда не видел. Все вооружены топорами, копьями, ножами, арбалетами… Под силу ли справиться с ними даже машарагадунгве?..
Высокий человек снова что-то прокричал, и пламя взвилось над холмом с новой силой. Люди потрясли оружием, тоже что-то крикнули. Те из них, которые окружали лиглингов, начали тыкать пленников оружием. Выжившие из племени двинулись – прочь от сожжённого логова, прочь из леса, туда, где жили люди…
Квадунгурарашава спустился с дерева. Он обязан спасти своё племя. Обязан помочь им, во что бы то ни стало, что бы о нём ни думали!
Но… Как это сделать?.. Одному?..
Глава 6. Фантом свободы
За порталом оказалось поле, освещённое неярким
