влиянием французский посланник Сен-При; последний получил за это от императрицы Андреевскую звезду с алмазами.
После Салтыкова был назначен в Москву главнокомандующим князь М. Н. Волконский (1713–1789). Это был один из выдающихся вельмож века Екатерины, умный и добрый, с низшими необыкновенно обходительный и гордый только с временщиками. Императрица два раза мирила его с Потемкиным. Он успешно отправлял все важные государственные должности, возлагаемые на него государыней. В 1771 году назначенный главнокомандующим в Москву, на этом важном тогда посту он блистательно управляет столицей и деятельно ведет переписку с императрицей; при нем в Москве учреждается банк для вымена государственных ассигнаций, директором которого как в Москве, так и в Петербурге назначается граф Андрей Петрович Шувалов.
Первая контора ассигнационного банка была открыта на Мясницкой, в приходе архидиакона Евпла: здесь был размен ассигнаций и медной монеты; последняя хранилась в подвалах и особых кладовых; то и другое имело необыкновенную сырость, и мешки с медью, производя постоянную россыпь, требовали нового счета, новой поверки; позднее в этом доме была винная контора. Сперва ассигнации в публике встретили недоверие, но вскоре кредит бумажных денег и требование на них сильно возросли, но банк туго их выдавал, вследствие этого в Москве открылись меняльные лавки, или, как их тогда называли, «меновные лавки». Промен в последних в первое время существовал следующий: меняя крупные ассигнации на мелкие, платили промену по грошу с рубля; разменивая ассигнации на медь, брали по пяти копеек с рубля; разменивая рублевики на ассигнации – по десяти копеек с рубля; а рублевики на медные деньги – по восьми копеек с рубля. Первые ассигнации были следующего достоинства: 25, 50, 75 и 100 рублей.
По случаю появившихся фальшивых ассигнаций, переделанных из 25-рублевого достоинства в 75-рублевые, повелено впредь не делать 75-рублевых ассигнаций и всенародно было объявлено, чтобы каждый частный человек, имеющий такие ассигнации, в установленный срок представлял их для обмена на другого достоинства.
Подделывателями ассигнаций явились два брата Пушкиных, Сергей и Михаил, и Федор Сукин. Сергей Пушкин привез из-за границы штемпеля, литеры и бумагу для делания поддельных ассигнаций. Екатерина II ревностно взялась за преследование подделывателей и собственноручную прислала записку Волконскому, в которой выписывает наказание виновным: «Сергея Пушкина, который для делания штемпеля ездил в чужие края и с оными при обратном пути на границе пойман, следовательно, более других заботился о произведении сего вредного государственному кредиту дела, лишить чинов и дворянства и взвести на эшафот, где над ним переломить шпагу и поставить на лбу В, заключить его вечно, как вредного обществу человека, в какую ни есть крепость. Михаила Пушкина, как сообщника сего дела, лишить чинов и дворянства и сослать в ссылку в дальние сибирские места. Феодора Сукина, чрез колебание совести которого сие вредное дело открылось и Сергей Пушкин пойман, то смотря более на его неокаменелость в преступлении, нежели на его действительную вину, повелеваем лишить всех чинов и сослать в ссылку в Оренбургскую губернию. Имение же всех сих отдать ближним их по законам наследникам».
Кредит государственных ассигнаций после того сильно поколебался и только пятнадцать лет спустя приобрел в народе снова свою ценность. В 1786 году ассигнации были обменены на новые образцы, заготовлено было их на 50 000 000 рублей; всех обменено было прежних ассигнаций на сумму 46 219 250 рублей. В следующем году ассигнаций было выпущено уже на 100 миллионов рублей. К концу царствования Екатерины ассигнаций в обращении было на 157 миллионов рублей.
С 1768 по 1786 год бумага для ассигнаций делалась на красносельской бумажной фабрике графа Сиверса – есть предание, что в первое время не хватило материала для приготовления бумаги и что Екатерина приказала выдать все свое старое дворцовое белье: скатерти и салфетки.
Позднее была учреждена казенная бумажная мельница в Царском Селе.
Первые ассигнации приготовлялись на белой бумаге, имели вид четвероугольника, по сторонам с внутренними просвечивающимися прописями; вверху – «Любовь к отечеству», внизу – «Действует в пользу онаго», с левой стороны – «Государственная казна» и с правой – достоинство ассигнации прописью; в конце следовали для возбуждения большего доверия подписи: двух сенаторов, советника правления и директоров банка, писанные собственноручно пером. Первые ассигнации были в обращении 18 лет.
Легкий способ и неограниченное право выпускать ассигнации, заменяющие наличные деньги, дали повод министру финансов во времена Николая I графу Е. Ф. Канкрину назвать их «сладким ядом государства». При Павле I число ассигнаций возросло до 212 миллионов; при Александре I в 1810 году сумма их достигала до 577 миллионов. С 1812 по 1817 год масса всех ассигнаций, обращавшихся в народе, простиралась до 836 миллионов, зато и достоинство их упало на 75 процентов против серебряной монеты.
В течение этого времени народ привык считать серебряную монету в 25 копеек, или четвертак, ассигнационным рублем, и серебряная монета в 25 копеек принималась за 100 копеек медной монеты. Есть свидетельство, что в Отечественную войну Наполеон, желая подорвать окончательно наш кредит, пустил в ход массу фальшивых ассигнаций; по выходе французов из Москвы крестьяне представляли военному начальству доставшиеся им по разным случаям во время неприятельского нашествия сторублевые ассигнации французского изделия, так искусно подделанные, что даже в ассигнационном банке приняли их с первого взгляда за настоящие; они отличались от русских только тем, что подпись на них была выгравирована.
Данилевский в своей истории 1812 года говорит о письме Бертье к Наполеону, где последний, между прочим, изъявляет свою горесть о потере «последней своей коляски, в которой были самые тайные бумаги». Данилевский добавляет: «В ней найдено было нами очевидное доказательство плутовства Наполеона: доска для делания фальшивых сторублевых русских ассигнаций».
Известный следователь по раскольничьим делам И. Липранди уверяет, что эти фальшивые ассигнации печатались в Москве на Преображенском кладбище: московские старожилы ему указывали в 1846 году на две комнаты на этом кладбище, в одной из которых стоял станок для делания фальшивых ассигнаций, а в другой жили французские жандармы.
Возвращаемся опять к деятельности московского главнокомандующего князя Волконского. При возникновении пугачевского бунта императрица деятельно ведет с ним переписку, советуя ему «успокоивать умы жителей древней столицы». Князю Волконскому привелось также быть главным деятелем в суде над самозванцем. В Москве чернь была в таком настроении, что правительство одно время боялось, «чтобы Пугачев не наделал в ней какой ни на есть пакости». Вера в него как в Петра III там была очень сильна; в этих-то видах Москва и была избрана местом для суда и казни Пугачева.
Князь Волконский хотел сделать ввоз Пугачева как можно более гласным; он приказал изготовить
