страницу из бухгалтерской книги. Некоторым гражданским удавалось раздобыть чистые бланки, которыми они делились с друзьями. Другие получали пропуска нечестным путем, хотя детали этого нам неизвестны. Паспорт могли выдать любые «военные власти», любой губернатор Юга, а иногда даже создавались так называемые паспортные комитеты – один из них возник, например, в 1861 году в Нэшвилле, информация о его членах отсутствует. Иногда служащие выдавали пропуска, руководствуясь личными мотивами. Один офицер выдал паспорт молодой белой женщине по имени Кора Митчел, потому что пожалел ее. Паспорт нужно было предъявлять в городах и на железных дорогах, однако многие жили в деревне и путешествовали верхом, пешком или в экипаже, избегая тем самым контроля[118].
Армия северян использовала паспортную систему для того, чтобы контролировать на оккупированных территориях гражданское население, результат этого также был неоднозначным. С начала войны янки потребовали, чтобы все жители оккупированных территорий, собиравшиеся пересечь границы Федерации, обращались в военную полицию за пропусками. Многие так и поступали. Некоторые офицеры – хотя далеко не все – заставляли заявителей принести клятву верности Соединенным Штатам. Такая же непоследовательность царила и в Конфедерации. Если житель Юга хотел выехать на Север, он мог получить пропуск; иногда его заставляли принести присягу, иногда нет. Дружелюбно настроенный офицер мог разрешить гражданскому проехать на Север без пропуска: так случилось, например, с У. Г. Крантцем, мельником из Виргинии, который отправился в Федерацию, чтобы навестить мать[119].
С самого начала войны федеральная паспортная система отличалась коррумпированностью, некомпетентностью и общей расхлябанностью. Жители Теннесси давали военным клеркам взятки (100 американских долларов за пропуск), а также подделывали пропуска и исправляли их текст, чтобы получить возможность путешествовать в пределах Конфедерации, заезжать на оккупированные янки территории Юга и отправляться на Север. Иногда для этого было достаточно устного разрешения. Так, в 1861 году Энн Фроубл и ее сестра Лиззи отправились к друзьям в Александрию, Виргиния, и не смогли получить разрешения на проезд обратно. Они попросили начальника военной полиции и двух других офицеров оформить им пропуска, но получили отказ. Несколько часов они просидели в Александрии в двуколке, пока солдат-янки не крикнул им: «Езжайте!» Это сошло за разрешение[120].
Кроме того, многие белые американцы продолжали путешествовать из Федерации в Конфедерацию. После битвы за форт Самтер отношения между двумя регионами не были разорваны полностью, как это раньше предполагали историки. Перед поездкой на Юг северянину нужно было обратиться за пропуском в Государственный секретариат США. Многие путешественники сообщали, что цель их визита будет не политической – посещение родственников. Однако паспорт выдавали далеко не всем. Те янки, которым не удавалось получить официальный пропуск, могли приобрести его у чиновников на черном рынке. Эта процедура применялась не всегда. Клара Джадд съездила из Теннесси в Миннесоту и обратно с тем, чтобы навестить родственников и попытаться найти работу. Она путешествовала то с пропуском, то без него, и как минимум один раз получила пропуск от друга. Невзирая на блокаду, европейцы тоже могли попасть на Юг и присоединиться к армии мятежников или получить работу в правительстве. Это значит, что обеим армиям приходилось иметь дело с тысячами путешественников, одни из которых как бы странствовали без цели, а другие имели четкий маршрут. В этом вечно меняющемся море новых лиц были и друзья, и враги, но главное – оно не подчинялось ни одной армии[121].
Заложники
Обе армии видели в мирных жителях еще один вид ресурсов – потенциальных заложников. Зародившаяся в древние времена практика их захвата сохранилась почти до наших дней: ее запретили только в 1949 году с принятием Женевской конвенции. В прошлом военные брали заложников для того, чтобы заставить неприятеля выполнить договоренности, чтобы отомстить врагу или чтобы осуществить конкретные боевые замыслы. Иногда гражданские из альтруистических побуждений вызывались стать заложниками сами, но во время Гражданской войны в Америке заложников обычно брали силой. Их захват происходил по всей территории Юга, не только в пограничных регионах: это была рутинная практика, распространившаяся на многих мирных жителей. В Военном кодексе, ра́вно как в «Военном словаре» Генри Ли Скотта и в военных законах обеих армий, об обращении с заложниками не говорилось ни слова. Выпущенный в 1863 году армией Севера Кодекс Либера содержал по их поводу определенные инструкции. Однако на протяжении первых двух лет войны обе армии пользовались абсолютной свободой действий[122].
Начало было положено в 1861 году, в первые же месяцы войны. Общее количество заложников неизвестно, однако оно достигало многих сотен, если не тысяч. Обе армии прибегали к практике их захвата для того, чтобы изменить поведение неприятеля. Власти Конфедерации прославились своим стремлением вычислить всех скрытых сторонников Федерации. Например, осенью 1861 года был арестован Харрисон Селф, фермер из Теннесси, который якобы поджег мост для того, чтобы помочь федеральной армии. Подполковник Рубен Арнольд предложил разрешить двум сыновьям Селфа записаться в армию Юга и оставить их отца в заложниках: это бы гарантировало их «хорошее поведение». При этом сам подполковник допускал, что Селф был невиновен. Офицеры-мятежники захватывали заложников в пограничных штатах – одним из них стал врач, некий мистер Смит из Кентукки, – и, если была такая возможность, в штатах Севера. Когда его войска располагались неподалеку от Винчестера, Виргиния, генерал Роберт Э. Ли предложил своему подчиненному взять в заложники чиновников-северян, чтобы обменять их на «наших собственных граждан», захваченных федералами[123].
Федеральная армия тоже начала брать заложников с самого начала войны и тоже рассматривала это как свое неотъемлемое право. Заложниками становились и мужчины, и женщины. В июне 1861 года в Виргинии северяне обнаружили в доме мистера Уэста конфедератскую военную форму и захватили двух его взрослых дочерей, чтобы удерживать их в форте и тем самым обеспечить «хорошее поведение» отца – под этим, вероятно, подразумевалось, что он не присоединится к армии Юга. В захваченных городах заложниками становились члены местной элиты. В Нэшвилле генерал-янки посадил в тюрьму двух «богатых мятежников» в ответ на то, что южная армия в Чаттануге захватила двух сторонников Федерации. Некоторые офицеры, подобно генерал-майору Бенджамину Батлеру, хотели бы формализировать эту практику. В 1862 году после обмена заложниками в Опелузасе, Луизиана, он надеялся заключить соглашение, которое бы облегчило «давление» на нонкомбатантов, однако ничего подобного так и не произошло[124].
И на Севере, и на Юге журналисты критиковали практику захвата заложников, когда этим занимался неприятель, однако обе армии считали это обычной частью войны. Иногда в качестве заложников специально выбирали известных людей, однако выбор мог оказаться и случайным – хватали тех, кого армия встречала на марше. Пленников могли держать в военных лагерях, в фортах или в потайных укрытиях в сельской местности. Офицеры относились к этому весьма терпимо. Иногда они спасали заложников до официального обмена или отпускали на свободу тех, кого захватили сами. Свидетельства массовых казней заложников отсутствуют, однако для некоторых из них плен заканчивался очень плохо. Когда в Нэшвилле двое мирных жителей, сторонников Юга, попытались сбежать из плена, один был пойман, а другой убит[125].
Как мы уже убедились, рассматривая другие аспекты военного поведения, с заложниками могли обращаться по-разному. Иногда военные захватывали заложников, протестуя против плохого обращения неприятеля с местными жителями, хотя подобная практика оказалась бесполезной. В декабре 1862 года Роберт Э. Ли посоветовал
