Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
удалось основать на юге Италии монастырь, получивший название Виварий, и написать для него полную программу воспитания ума – «Наставления в науках божественных и светских», рассчитывая готовить там преподавателей, способных, в свою очередь, сеять зерна возрожденной таким образом культуры. «Наставления» стали далеким предком средневекового энциклопедизма, адаптированным к монашеской жизни, но это еще не энциклопедия как таковая, скорее библиография с комментариями и аннотациями, дополненная многочисленными отрывками из текстов, описывающих, в частности, теорию системы свободных искусств.
В эту пору не утратилось ни представление о сферичности Земли, ни античная тематика. Римский философ Боэций упоминает о Земле-шаре (словами «круг неподвижный Земли») в «Утешении Философией»130, но особенно выделяется Беда Достопочтенный, англосаксонский монах (ум. 735), знакомый – по крайней мере, отчасти – с «Естественной историей» Плиния (он заимствует большие фрагменты из книги II), а также, вероятно, с Лукрецием и, безусловно, с текстами первых отцов Церкви. Беда раскрывает идею сферичности Земли в своей «Книге о природе вещей» (De natura rerum), название которой (мы вернемся к этому в связи с Исидором Севильским) говорит о преемственности по отношению к античной культуре. Этот автор неоднократно утверждает, что Земля представляет собой шар, и приводит аргументы из области астрономии: «Земля круглая […]. Именно поэтому нам всегда видны созвездия только северного полушария, а южного – никогда»131.
Беда продолжает диспут о возможности существования людей, живущих на противоположной стороне. Позднее, в XV веке, некоторые его тексты будут высмеяны132, когда окажется, что зоны зноя обитаемы:
Нельзя верить выдумкам об антиподах, ни один историк не упоминает, что видел их, либо слышал или читал о том, что люди, пересекавшие на пути в южные земли тропик Козерога, оставив его позади и миновав эфиопское пекло, обнаруживали далее места, где условия смягчены соседством с жарой с одной стороны и с холодом – с другой, благодаря чему там могут жить простые смертные133.
Здесь Беда рассуждает о существовании (для него – невозможном) антиподов, населяющих Южное полушарие, а не о наличии там земель как таковых, что следует из завершающих слов этой цитаты. Он также является автором многих пояснений к Библии, в том числе комментария на Книгу Исход, озаглавленного «Табернакль» («Дарохранительница») и содержащего экзегетическое толкование сюжета о вознесении Моисея и божественных наставлений касательно установки Скинии (шатра собрания), первого храма народа израильского во время исхода. В толковании особо выделен символический и духовный смысл этих наставлений и утвари, описанной в библейском тексте, в отличие от развернутой трактовки в «Христианской топографии» Козьмы Индикоплова. Это подтверждает, что не следует смешивать научную и символическую интерпретации мира134.
Образ христианского мира окончательно оформляется в начале VII века, когда севильский епископ Исидор знакомит светскую просвещенную публику с упорядоченным комплексом монастырских знаний, сложившимся путем христианизации античного материала, и возвращается к сочинениям в традиции De natura rerum. Формальная и научная модель, заданная в результате двумя его главными трудами – «Этимологиями» и «О природе вещей», – впоследствии становилась предметом подражания и неустанно копировалась. Основательность знаний, которые удалось собрать автору, достойна отдельного внимания: ученые тексты, охватывающие период от создания «Этимологий» до начала XII века, отдают дань Исидору, будь то «О природе вещей» (De natura rerum) Беды (VIII век), где автор поправляет его, прибегая к множественным заимствованиям из Плиния, или «О Вселенной» (De rerum naturis, другое название – De Universo) Рабана Мавра (IX век), которому особенно важно вывести мораль из сочинений севильского мыслителя, или, ближе к концу этого времени, «Об образе мира» (Imago mundi) Гонория Августодунского (XII век).
С конца XII века основными источниками мысли, напротив, становятся труды Аристотеля, а также греческие и арабские тексты по астрономии135, но, кроме того, в конце XIII века вновь наблюдается настоящий расцвет греческого неоплатонизма, когда появляются первые латинские переводы Прокла Диадоха, выполненные Вильемом из Мёрбеке (в том числе фрагмент его комментария к «Тимею»). Знакомство с аристотелевской мыслью и связанное с ним зарождение средневекового университета определяют новый подход к постижению и применению знания, как и новые отношения между знанием ученым и популяризированным. Аристотелевский корпус постепенно становится фундаментом изучения натурфилософии, через которое должны пройти все, кто учится по так называемой парижской академической модели и потому хотя бы посвящен в космологию трактата «О небе», даже если не всегда достаточно подготовлен в математике. Однако с XIII века о минимальном уровне астрономических знаний, преподаваемых студентам (см. ниже), можно судить по вводному астрономическому учебнику английского монаха Иоанна де Сакробоско, преподававшего в Париже, – «Трактату о сфере» (Tractatus de Sphæra).
В то же время схоластика возвращает из забвения теории Аристотеля и дискутирует о них через комментарии – ученые (как у Альберта Великого) или преимущественно теологические (как у Фомы Аквинского). В век аристотелевской науки развилась и форма академического комментария, который будет ставить теоретические вопросы, навеянные текстами философа, но обойденные молчанием в патристической литературе. В результате было затронуто множество проблем, связанных с неоднозначностью текстов, с трудностями перевода или с конфликтом воззрений Аристотеля, библейским учением и выводами шестодневной литературы. Диспуты о «профанных новшествах» или о возможном существовании «противоположных истин» иногда становились предметом цензуры. Против них предостерегал папа Григорий IX (в 1228 году), их запрещали Роберт Керзон (в 1215 году) и епископ Парижа Этьен Тампье (в 1270 и 1277 годах), но анализировать эти предостережения и запреты нужно с большой осторожностью136. Это все же далеко не тот мир, где ученость находится в тисках религиозных оков, а контроверзы заканчиваются на кострах, – не то средневековье, которое, увы, гротескно изображено в фильме Жан-Жака Анно по мотивам романа Умберто Эко «Имя розы» (при том, что в романе оно, безусловно, показано иным). В любом случае, какими бы острыми ни были дискуссии, сферичность Земли к спорным вопросам не относилась. Наоборот, чтение текстов убеждает в устойчивости представления о Земле-шаре, которое в ту же эпоху находит отражение в первых энциклопедиях на народном языке.
Корпус
Корпус средневековых научных и литературных текстов, отражающих преемственность астрономических знаний, весьма значителен. Он также отличается разнообразием теоретических перспектив: здесь выделяются – в хронологическом порядке – тексты Исидора и его последователей (как Рабан Мавр и Гонорий), комментарии и глоссы XII века, относящиеся к «Тимею», – среди них отмечено появление первых философских комментариев на Книгу Бытия: например, труд Тьерри Шартрского, который представляет охваченные экзегетические сочинения в более широкой философской перспективе – как реорганизацию знаний и обновление философии. Действительно, «Трактат о шести днях творения» – это комментарий на Книгу
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
