я интересоваться делом так, как требует долг честного служащего.
— Не могли — потому, что не хотели или не хотели потому, что не могли? — Тин-Рик улыбнулся, внимательно посмотрел в глаза смотрителя и пригласил присесть в кресло возле письменного стола. — Федор Иванович, разрешите мне быть с вами откровенным. Скажите, ваша жена, кажется, в Бодайбо, вы с ней переписываетесь? Нет? Напрасно. Имейте в виду — заблуждаться может каждый из нас. Простите за вмешательство в ваши личные дела, но вы принадлежите к тем людям, с которыми я имею привычку быть откровенным. Тем более о вашей жене я слышал, как об исключительно интересном человеке.
Смотритель, присев на край мягкого кресла, продолжал держать тело прямо и напряженно, — так сидеть было утомительней, пожалуй, чем стоять.
— Как же все-таки быть с ортой?
Вдруг смотритель даже для себя неожиданно высказал счастливую мысль: можно отобрать орту у арендаторов по суду на законном основании. Вышло это у него просто, и он сам не придал своему предложению большого значения.
— Нарушений сколько угодно. Они не признают правил ведения горных работ, когда стоишь у них за плечами, а в орте они гонят даже откаточный без сплошного крепления.
Инженер зашевелился в кресле. Мысль пройдохи-смотрителя понравилась ему. Произошел деловой откровенный разговор, после чего Федор Иванович выслушал точное распоряжение: подготовить материал для возбуждения судебного дела. Инженер вышел из-за стола и протянул смотрителю руку. Провожая до двери обласканного служащего, снова заговорил на вольную тему:
— Все-таки вы вспомните мой совет. Трудно допустить серьезное увлечение женщины, окончившей гимназию, этим, как его, — он потер переносицу кончиком пальца, перехваченного кольцом, — Мигалов, кажется, его фамилия. Видите, я много знаю.
16
Орта действовала. Солнце все выше поднималось над сопками, сверкало ослепительными лучами, но в темной дыре, в штольне и забоях забыли, что такое день. Там шныряли торопливые откатчики, раскрытыми ртами хватали на бегу воздух в легкие, чтобы единым духом вынестись на отвал и разом перевернуть тачку. Там чуяли, что надо опешить, нестись на всех парах, строчить кайлами. И мыть, мыть, мыть! Жорж сознавал недолговечность счастья, найденного в земле. Он не забывал ни на минуту, что оно как поймано, так и будет отнято — внезапно. Словно кто-то шептал в ухо: скорей, скорей! Появление вблизи орты кого-либо из начальства воспринималось, как признак беды.
Жорж кайлил в передовом, когда однажды сначала по штреку, потом просечками к нему дошел вызов:
— Жорку на свиданье!
Действительно, что-то напоминающее тюрьму было в этой орте с темными коридорами и особенно во взаимоотношениях шахтеров со служащими концессии. Жорж бросил кайлу на мерзлый пол, тряхнул головой и быстро зашагал к выходу.
Из устья он выскочил, как из огромной лисьей норы, опушенной серебристым инеем и увешанной хлопьями снежных подвесок. На ходу раскатывал засученные рукава и нетерпеливо искал глазами. В стороне от мечущихся промывальщиков, у бутар, торчала неподвижная фигура. Длинная, неприкаянная. По одному тому, что помощник управляющего не пришел сам в орту, а предпочел ждать старосту артели наверху, можно было сделать не очень утешительный вывод. Жорж сразу понял, с кем имеет дело. Глаза его весело блеснули, но он их сейчас же погасил и с простодушным лицом подошел к начальству:
— Имею честь явиться.
Инженер притронулся к треухе из горностая.
— Если вам угодно, давайте смотреть поверхностные работы, а потом — подземные. Имейте в виду, господин инженер, ничего особенного, будьте уверены. Как у людей, так и у нас.
Инженер покорно следовал по пятам. Он счел необходимым уверить:
— Мы интересуемся постановкой работ в вашей артели, как в образцовой по добыче и выполнению своих обязательств. Нам хочется опыт вашей артели использовать в предстоящем расширении старательских разработок.
— Мы понимаем, — поддакивал Жорж.
Инженер явно не замечал грубейших нарушений порядка в производстве работ. На него не произвели никакого впечатления отвалы торфов и эфелей{31}, расположенные совсем близко к устью штольни. Тут могло быть так: или инженер заранее решил отделаться формальным посещением, или в самом деле ничего не понимает в горном деле. Жорж принялся водить инженера по самым неудобным местам в разрезе, где приходилось лазить, хватаясь за глыбы мерзлой земли и за камни, — инженер ежеминутно отряхал свои замшевые рукавички и куртку. Наконец увел его в штольню.
Разгуливая по просечкам, Жорж начал злиться: на кой черт эта комедия! Отбирать — так отбирали бы без разговоров. То Пласкеев похваливал незаконные проходки без единой стойки{32} и огнива{33}, а теперь этот явился. И он снова заставлял спутника спотыкаться о камни, набросанные возле незаконченных укладок, толкаться плечами о стенки. Встречные откатчики намеренно панически вопили свое «берегись».
Инженер не выдержал и попросил вывести его вон из ада. Наверху он с удовольствием оглянулся на сверкающие дали сопок.
— Прошу вас, не придавайте значения слухам и продолжайте спокойно свое дело. Я очень благодарен вам за внимание. Знаете, мне очень трудно ориентироваться в таких шахтах. Я бывал в благоустроенных, за границей. Будьте уверены, мы о вас дадим в дирекцию самый лучший отзыв.
— Пожалуйста, будьте любезны, господин инженер, поддержите хоть вы-то нас. А то все норовят коленом под зад.
Жорж оглянулся, как бы опасаясь постороннего нежелательного свидетеля, и снизил тон:
— Вы, господин инженер, обратили внимание, что старатели на всех приисках пользуются тачками концессии? Я не такой человек, чтобы вредить хозяину, кто бы он ни был. Мне наплевать — советский или английский. Дело в том, чтобы порядок был. Правильно я говорю?
Инженер подумал, что сейчас перед ним откроется тайна, и он сможет щегольнуть в управлении знанием тонкостей шахтного дела. Он взглянул с улыбкой в лицо красивого горняка.
— Я вас слушаю. Продолжайте, прошу вас.
— Должен заявить вам, как представителю капитала, — тачки только наша артель моет водой после работы, а остальные, в особенности у вас на хозработах, как есть в грязи, так и кидаются в забоях, штреках. И ржавеют. Как решета все стали. Потрудитесь обратить внимание.
Молодой инженер кивал головой, поощряя шахтера.
— Благодарю вас. Вы правы — хозяйство надо беречь. Если бы капиталисты, в данном случае золотопромышленники, не берегли его, — пролетариат не получил бы вполне готовых оборудованных шахт и заводов, какие получил благодаря святому отношению к вещам, к собственности.
Староста поглядывал на ребят, пробегающих совсем близко за спиной инженера (они уже заподозрили какую-то штучку, которую он непременно отмочит), подмигнул ближайшему парню и, заглядывая в лицо собеседнику, проводил его до канавы, где они любезно пожали друг другу руки и прикоснулись к шапкам.
— В чем дело? — спрашивали ребята ухмыляющегося
