часам.
— Посмотри! — протянул ему монету Самослав.
— Прекрасная работа! — восхитится Григорий. — Королевские ювелиры Аббо и Элигий умрут от зависти. У них король Хлотарь куда хуже выходит.
— Да? — несказанно удивился Самослав. — А Людмила вот говорит, что эта морда на кикимору похожа.
— На кикимору? — как-то по-новому посмотрел на монету Григорий. — Действительно! Народ у нас во тьме язычества пребывает. Не приведи господь, еще смеяться начнут. Нет, ну ты посмотри, какой нос дурацкий получился!
— Я предложил всадника с копьем изобразить, — пояснил князь. — Тогда христиане будут думать, что это святой Георгий, а язычники — что это бог Яровит. А жена моя считает, что я над богами насмехаюсь. Так дверью хлопнула, что чуть терем не развалила.
— Княгиня? — поразился Григорий. — Дверью хлопнула? Наша княгиня или еще какая-то? Тогда хорошенько подумать надо. Если даже она разозлилась, то остальные могут и вовсе за топоры взяться. Хотя, идея хорошая. Одобряю!
— Может, звезду на монете изобразить? — с надеждой спросил Самослав.
— Нельзя! — отрезал Григорий. — Пентаграмма адская, метка Сатаны и символ еретиков гностиков. Ты же не хочешь, чтобы твою монету сразу в слитки переплавляли перед тем как в Галлию везти? Там за такое от церкви мигом отлучат.
Разговор зашел в тупик, и никаких новых мыслей никто из собеседников не родил.
— Оставляй всадника, княже — согласился Григорий. — Так гораздо лучше будет. А еще надо на монете год выпуска указывать, как старые императоры делали. А про святого Георгия и Яровита подумать нужно. У господа и слуг его бесчисленное множество имен. Ты, князь, победы на поле боя одерживай, а я душами людскими займусь. Там еще ой, как много работы. Лет на сто вперед хватит. И кстати, я недавно читал труды святого Дионисия Малого. Он предлагает от рождества Христова календарь вести. Уж больно у ромеев летоисчисление неудобное[15].
Григорий ушел, а Самослав пошел в спальню, где обнял беззвучно рыдающую жену. Она прильнула к нему и подняла залитые слезами васильковые глаза.
— Я уже давно поняла всё, — прошептала она, всхлипывая. — Не будет старых богов скоро. Ты в ромейскую веру нас привести хочешь. Я же не дура, вижу, что вокруг происходит. Даже Любава, и та в церковь молиться бегает. Ее муж-грек с толку сбивает.
— Не плачь, любовь моя, — Самослав прижал жену. — Так надо. Если не сделать этого, сомнут нас. Не сейчас, так потом. Не нас, так наших внуков. Старые боги слабеют понемногу. Нам больше не по пути с ними.
— За тебя боюсь, Само, — посмотрела на него жена заплаканными глазами. — За детей наших боюсь! Не спасет нас твой Христос. Он ведь даже самого себя спасти не смог. Что люди скажут, когда князь от своих богов отречется?
— Скажут: на бога надейся, а сам не плошай, — вдруг задорно подмигнул ей муж. — Я не буду делать глупостей, обещаю. Это случится ровно тогда, когда будет нужно, и не минутой раньше.
Глава 29
— Как там тебя звать? Еливферий? — обратился Самослав к мастеру, который принес ему на осмотр ручную баллисту. — Еливферий, ты меня внимательно слушал, когда я тебе объяснял, что сделать-то нужно?
— Это хейробаллиста, ваша светлость, — робко сказал мастер. — А из того, что вы говорили, я мало что понял. Я такого и не делал никогда. И я даже не слышал, чтобы кто-нибудь что-то подобное делал.
— А вот эти трубки зачем? — спросил Само, обозревая громоздкий агрегат, который очень отдаленно напоминал знакомый ему по фильмам арбалет. Но именно, что напоминал. Сходство было минимальным. Особенно удивляли два поставленных вертикально бронзовых цилиндра, высотой в две ладони, рядом с которыми крепились палки, которые, видимо, исполняли роль плеча лука.
— В этих цилиндрах смотанные пучки жил, ваша светлость, — немело пояснил мастер. — Жилы отсыреть могут, а тогда их натяжение сильно ослабевает. Эти цилиндры их от влаги защищают.
— Жилы? Натяжение? — изумлению князя не было предела. — Да эта дрянь тяжелая, как ведро воды. Как из нее стрелять-то?
— Тренога нужна специальная, ваша светлость, — пояснил мастер. — Иначе никак. Эти стрелометы обычно на башнях городов ставят.
— Да чтоб тебя! — расстроено сказал Само, и крикнул. — Людмила! Пусть мастера Удана ко мне позовут! Того, который луки делает! Три листа пергамента мне и до завтра не пускать никого! И еще! Настойки новой принесите! Той, которой от владыки Григория пахло! Я чую, тут разговор долгий будет!
Разговор и, впрямь, затянулся далеко за полночь, а утром, когда князь пробудился от первого луча солнца, которое ласково коснулось его лица, он не сразу понял, где находится. Не привык еще. Новые княжеские палаты, что расположились в городской цитадели, выглядели крайне непривычно. Из камня тут домов еще не строили, Самослав был первым. Да и крыша из глиняной черепицы тоже была в новинку, моментально породив в местных богачах желание иметь точно такую же. Крыши из камыша и соломы загорались от малейшей искры, а возросшее благосостояние бояр быстро искоренило наплевательское отношение к собственному жилью. Теперь это была не курная землянка с глиняным очагом, а справный терем, под завязку набитый всяческим добром. Потому и потерять в огне всё, что было нажито непосильным трудом, не хотелось никому. Самослав благоразумно забрал в личную собственность бросовую землю, где в овраге обнаружился выход отличной глины, которая и пошла в работу. Из нее же начали делать кирпич, из которого он самолично сложил в собственном доме первую в этом мире печь голландку, заслужив уважительные взгляды мастеров. Дедова наука не прошла даром. Правда, с печными дверцами кузнецам повозиться пришлось, но и эту проблему худо-бедно решили.
В неимоверном множестве забот, князь Самослав уже и забывать стал, какие земли ему принадлежат, какие доли у него в мануфактурах, сколько и куда вложено денег. До того он оброс всякой собственностью, что по примеру, взятому из каких-то немыслимо давно прочитанных книг организовал Приказ Большого Дворца, начальником которого поставил госпожу Любаву, объект всеобщей ненависти и зависти одновременно. Дело со скрипом двинулось и, не прошло и месяца, как он читал отчет о своем движимом, недвижимом и даже живом имуществе, и доходах от него, сведенный в аккуратные таблицы, с дебетом и кредитом. Самослав крутил головой от удивления. Он и не подозревал, что настолько богат. Одних рабов почти две тысячи душ. Они были посажены на землю и платили оброк зерном, что шло на пропитание войска. Земли, на которых они жили, принадлежали княжеской семье лично. Доли в кузнечных, ткацких, оружейных мануфактурах, Большой Торг, серебряные и соляные копи, железная руда, кабаки и постоялые дворы,
