ты идёшь?
Вода в прибрежных камнях заклокотала глухо. Пиро молчал, хмурился, кутался в плащ. Тинч заметил в его волосах обрывки водорослей.
Его друг был единственным сыном в семье сапожника. Дома элтэннского квартала соседствовали с домом Даурадеса. В самую первую их встречу, когда они в уличной драке схватились не притворно, как сейчас, а по-настоящему, до крови, Тинч богатырски придавил Пиро коленом к земле и спросил грозно:
— А ну, скажи теперь, красавчик, как по-вашему, по-элтэннски, будет "мама"?
"Ну что, красавчик, молись, твоя, (как её там…), тебя больше не увидит!" — должен был прибавить Тинч.
А Пиро, удивленно поморгав серо-зелёными, с большими запыленными ресницами, девчоночьими глазами, вдруг весь обмяк, улыбнулся и ответил задумчиво:
— О'на…
И Тинч вдруг понял, что теперь ничего такого не скажет.
Они вместе ходили в школу… И посещать ее перестали тоже одновременно, после того случая, когда школьный инспектор, в образец другим, обрядил элтэннского мальчишку в шутовской колпак и, нацепив Пиро на грудь плакат с надписью "Я — неграмотный осёл", приказал старшеклассникам водить его по этажам. Тинч, по мнению которого незнание единственным сыном элтэннского сапожника премудростей тагрской грамматики, не могло быть поводом к подобной экзекуции, быстренько подговорил приятелей устроить в коридоре школы что-то вроде "кучи малы". Тем же днем и колпак, и табличка с надписью украсили собой ворота дома школьного инспектора.
Педагогам не составило труда понять, чьих рук было дело. В школу был вызван отец Тинча. Старшина цеха каменщиков Маркон Даурадес с каменной невозмутимостью прослушал рассказ об этих и многих иных деяниях сына.
Высказался прямо:
— Надо ж. И как это он только догадался? Вот молодец!
После чего, вопреки уговорам, решил, что сыну будет гораздо лучше заниматься дома, самому, и лично экзаменовал Тинча — как по тому, что в школе проходят, так и по тому, что не проходят…
А Пиро стал уличным актером. Он ходил по натянутой меж столбов верёвке, пел, наигрывая на чингароссе или келлангийской гитаре, дольше всех ребят на улице умел стоять на руках и частенько, в завершение программы выступления, нацепив на ногу сумку, обходил собравшихся вокруг горожан.
Острый, тяжёлый как гарпун, дедовский нож он носил с собой и с расстояния в двадцать пять шагов пригвождал к забору падающий тополевый лист.
Складный, ловкий, большеглазый Пиро — чье имя в переводе значит "вспышка", — был кумиром всех окрестных девчонок и лучшим другом Тинча. Он даже Айхо пытался у него отбить, но уловив красноречивый взгляд сына Даурадеса, только дразняще высунул кончик языка, поцокал как белка, пропал в кустах, и всегда старался побыстрей исчезнуть, когда встречал их вместе…
Костёр пылал в ложбинке между скалами. На расстеленную куртку легли несколько вяленых рыбок, пяток ещё тёплых вареных картофелин, кусочек сыру, немного домашнего хлеба — всё то, что Тинч получил в дорогу сегодня утром. Оставшись в свитере, он полулежал на краю куртки. Пиро снял с пояса флягу, отхлебнул, протянул товарищу.
Поели молча. Потом Тинч спросил:
— В Коугчаре трудно с хлебом?
Пиро кивнул, затем как-то неестественно поёжившись, попробовал улыбнуться, нахмурился и — заплакал.
— Что с тобой? Пиро!
Пиро раньше никогда не плакал. Тинчу даже показалось, что сейчас начнется один из его обычных номеров.
— Со мной всё в порядке, — наконец, отозвался Пиро.
— Что-нибудь с дедушкой?
— С дедушкой… — и Пиро согнулся ещё сильнее. Тинч протянул ему флягу:
— Выпей.
— Нашего дома больше нет, Тинчи. И никого из наших тоже нет. В живых… нет. Меня самого чуть не убили.
Тинч слушал, не перебивая.
— Били палками и ногами. Это твои, Тинчи. Тагры. Или тагркоссцы. Поверь, мы не делали ничего плохого. Они пришли рано утром, сказали, что мы с чаттарцами у вас весь хлеб поели. Сказали, что мы скупаем у чаттарцев мертвые тела, а колбасой из них торгуем на рынке. Дед сказал им: "какая колбаса, не едим мы вашей колбасы". А они: "ага, значит, сами не едите, только нам продаете?" И началось… Спасибо отцу, костылём прикрыл меня. Солдат ударил его саблей. Я был весь в крови. А дедушка и мама… Мама…
— Кто это был? Это были солдаты?
— И солдаты тоже. И с ними… они называют себя "Стадом Господним". Или "отрядом народной обороны"… Ведь у нас в городе теперь свобода, Тинчи! На рынке объявили, и на соборной площади. Это значит — делай, что хочешь, и ничего за это не будет! Да, Тинчи, я сейчас совсем-совсем свободный! Хочешь — беги, а хочешь — ложись помирай…
— Если бы это со мной… — начал было Тинч и осёкся. — Ведь у тебя нож… Может, что-то можно было сделать…
— Довольно крови, — и Пиро, всхлипнув, коротко сказал что-то поэлтэннски.
— Что?
— Знаешь, Тинчи… Мы, конечно, может быть, и черномазые, и лягушек сырьём глотаем, и Богу-Зверю поклоняемся и с деревьев недавно слезли, но, знаешь… У нас говорят иногда: горе не требует нового горя.
— Пиро, — спросил Тинч, — а почему вы не уехали раньше? Ведь, наверное, ходили какие-то слухи…
— Нашу телегу и лошадь мы отдали чаттарцам. Позавчера в Коугчаре убивали чаттарцев. Вчера, когда убивали нас, у нас уже не было ни телеги, ни лошади.
— Чаттарцев?
— Чаттарцев! — воскликнул Пиро. — Дома надо сидеть, а не по заработкам шататься!
— А… Айхо?
— Да чтоб ты пропал в своем Бугдене! Она потом каждый день приходила. Она ждала тебя… А теперь в твоём доме живут келлангийские офицеры! Знают, что в доме Даурадеса их никто пальцем не тронет!
— Что случилось с Айхо?
— Она не пострадала, не бойся… Её мать увезла, и других детей тоже. Я как узнал, что собирается толпа бить чаттарцев, выпросил у отца телегу, взял денег — из тех, что присылал капитан Маркон, и отдал им. Они погрузились наскоро, даже дверь не заперли, и дядя Мвен отвёз их в горы. Где они сейчас — я не знаю… Те, твои, вначале разгромили чаттарское кладбище…
Тинч как наяву увидел высокую белую стену и маленький холмик с каменным домикомульем на вершине. На верхней плите с выбитой надписью они с отцом столько раз рассыпали свежие степные цветы…
— …потом стали поджигать дома. Подпирали дверь снаружи и поджигали. У кого на окнах были решётки, сгорели сразу. Кто выскакивал из окон — били камнями… Мало кому, говорят, удалось уйти в горы… Видно, это Бог посылает нам такое испытание. Если человек ни за что убивает человека…
Он не выдержал и снова сжался, зажмурив глаза. Тинч попробовал приподнять его за плечи и Пиро, не сдерживаясь, зарыдал в голос.
— Куда
