Сэм
На дворе стоит зима 180 г. н. э., и генерал Максимус Децим Меридий мечтает о том, чтобы отправиться домой. Древний Рим процветает. Где-то в Западной Европе он восседает на своём верном коне (Рыжем, которого Рассел Кроу хотел выкрасть и вернуть обратно в США; мы ездили на этом коне в первом сезоне «Чужестранки») и планирует то, что может стать итоговым сражением против германских племён. Кроу, одетый как римский генерал Максимус, выделяется по-военному отрывистой речью и стрижкой под стать. Он хорошо тренирован, закалён и собран, и обозревает территории перед близлежащим лесом. Внезапно появляется огромная фигура всадника, быть может, германского воина, длиннобородого и с гигантским топором; в руке у него отрубленная голова римского солдата. Он стоит в открытом неповиновении напротив могущественной армии римлян и издаёт гортанный крик. Звук эхом отражается от стены деревьев, и волосы наблюдателей встают от него дыбом. Множество могучих воинов, жаждущих крови, отвечают на его нечленораздельный крик, и целая орда германских варваров появляется на опушке, готовая к войне и кровопролитию. Кажется, дела у Рассела идут не очень…
Могучего воина-германца в фильме Ридли Скотта «Гладиатор» сыграл Чарли «Цыплёнок» Аллен – участник реконструкций исторических битв и глава шотландского фонда Клан Ранальд (Clan Ranald). Фонд организует реконструкции сражений, и у них есть собственная – полностью функциональная – горская деревня, которая появлялась на экранах в бесчисленных фильмах, сериалах и рекламных роликах. В настоящей жизни Чарли выглядит настолько же устрашающе, как и на экране: он высок, широкоплеч и словно высечен из цельного куска скалы. Он вызывает естественное уважение всех других реконструкторов, которые и сами народ весьма закалённый, но даже они опасаются сражаться с Чарли из-за его внушающей страх репутации. В «Чужестранке» он научил меня, как носить большой килт и управляться с мечом, дирком (длинным ножом) и таргом (усаженным шипами шотландским щитом). Он дал мне мой первый дирк, который использовался в первом сезоне, и я выучился крутить его на ладони. Теперь этот клинок занимает почётное место в моей квартире в Глазго.
Грэм
Чарли приезжает к озеру Лох-Ахтриохтан, в самое сердце Глазго, на мощном байке в стиле «Сыны анархии», который, наверное, слышно было аж из Инвернесса. На нём бандана с изображением черепа и чёрный шлем, по форме напоминающий шлемы штурмовиков. И хотя на ком-нибудь другом это может смотреться безнадёжно уныло и быть может, печально, на Чарли шлем выглядит так, что вы не можете отделаться от мысли, будто он сорвал его с головы настоящего нациста – после того, как забил его головой до смерти.
Что интересного в Чарли Аллене – так это то, что он не выглядит как Чарли Аллен. Он больше похож на Руариха МакУбийцу или Ангуса Ога МакГромилу. Пока он поднимается к краю вересковой пустоши, окружённой зловещим горным массивом Бидеан-нам-Бим на южной стороне долины Гленко, где, нахмурясь, обращают вниз свои склоны три вершины – Стоб-Кор-Сгревах, Стоб-Кор-нан-Лохан и Аонах-Ду, – мы с Сэмом всё время ощущаем себя просто выхолощенными. «Да он же выглядит настоящим зверем, чёрт побери!» – восклицает Сэм, заметно съёжившийся в его присутствии. Подозреваю, тут заплакал бы и Дуэйн «Скала» Джонсон.
Борода у Чарли невероятных размеров – до середины груди. Густая, роскошная и грозная, она навевает мысль, что без неё Чарли будет выглядеть кротко, но я просто уверен, что под этой бородой у него… ещё одна борода.
Я и сам ношу бороду, у Сэма есть некоторое подобие растительности на лице, но это – настоящая борода, а не какая-то там декоративная блажь. В то время как у Ричарда, нашего специалиста по виски, мягкий шотландский акцент, гладкий и медовый, словно виски-ликёр, голос Чарли совершенно иного тембра и грохочет тяжёлыми сапогами по гравию. В нём нет ни намёка на то, чтобы вы могли расслабиться и почувствовать себя свободно; это просто инструмент, резкий, словно топор. Я знаком с Чарли уже 25 лет, и он по-прежнему приветствует меня с неизменной настороженной подозрительностью, как будто ему может понадобиться вонзить в меня что-нибудь, что подвернётся под руку. Конечно же, первое впечатление о нём даёт неверное представление: внутри он мягок, отличается остроумием Оскара Уайльда, привычкой распевать песни и любовью к мюзиклам Роджерса и Хаммерстайна[21]. Просто шучу. Даже не могу припомнить, какое у него рукопожатие. Наверное, я изгнал этот момент из своей памяти, потому что оно было слишком болезненным.
