попытку контакта с единственным органом, что ещё оставался от фактически легальной власти в государстве: с Государственной Думой. Он привёл туда Гвардейский экипаж, одну из тех редких частей наших войск, ещё не затронутых тогда разложением. Годы спустя, в эмиграции, некоторые недоброжелатели украсили этот исторический факт фантастической подробностью – красным бантом, который будто бы приколол на свой мундир отец, идя в Думу. Всё это чистый вымысел, тем более что сам Гвардейский экипаж оставался тогда верным монархии, а моего отца там очень любили и уважали. Эта попытка, однако, успеха не имела, поскольку было уже слишком поздно»[107].
Однако «чистый вымысел» имел множество свидетелей, а документы и интервью тех дней пережили годы лихолетий и сохранились до наших дней. На страницах газеты «Биржевые ведомости» было помещено интервью с великим князем Кириллом Владимировичем: «Совершилось. Переворот произошёл. И произошёл, несомненно, по вине бывшего Государя. Мы своевременно его предупреждали, доказывали, говорили, но ведь он нас слушать не хотел. Даже я, Великий князь, разве я на каждом шагу не испытывал гнёт старого режима? Разве я был спокоен хоть на минуту, что, разговаривая с близким человеком, меня не подслушивают… Я не скрывался и не скрываюсь, свободно хожу по улицам и смею думать, что с падением старого режима удастся наконец вздохнуть свободно в свободной России и мне… Старые корабли сожжены, оставшаяся же гниль правительством народного доверия теперь сжигается, и впереди я вижу лишь сияющие звезды народного счастья, творчества культурных начинаний и добра. Великая Россия таит в себе глыбы народного разума и добра»[108].
Несмотря на имеющиеся документы и неоспоримые факты, Владимир Кириллович был убеждён, что главным предателем тех дней из числа членов Российского императорского дома был не кто иной, как великий князь Николай Николаевич, бывший Верховный главнокомандующий, а в дни Февральской революции наместник императора на Кавказе и главнокомандующий Кавказской армией.
Владимир Кириллович в своих воспоминаниях «Россия в нашем сердце», вышедших уже после его смерти, рассказывал читателям: «Он телеграфировал Императору: “Коленопреклонённо молю об отречении”. Для меня это почти равносильно предательству, потому что он должен был понимать, что переход власти в тот момент к любому другому человеку – к тому же передать власть сыну Государь не мог из-за его состояния здоровья – означал усложнение и без того крайне тяжёлой обстановки»[109].
Однако в дни после победы «бескровной» Февральской революции его отец, великий князь Кирилл Владимирович, был другого мнения, не находя какой-либо тяжёлой обстановки для себя: «Мой дворник и я, мы видели одинаково, что со старым правительством Россия потеряет все и в тылу, и на фронте. Не видела этого только царствовавшая семья. Ропот недовольства режимом долетал несомненно до Царского Села, но там не хотели прислушиваться к нему… Керенский… молодой, но очень талантливый человек… Приятно говорить то, что думаешь… Теперъ-то уж я свободен и могу спокойно говорить по телефону. А раньше – прерывали каждую минуту. Мы жили чуть ли не под гласным надзором полиции»[110].
Однако победившим революционерам не был нужен никто из Романовых, поэтому вскоре Кирилл Владимирович подал в отставку и даже подписал отречение от своих прав на престол: «Относительно прав наших, и в частности и моего, на Престолонаследие, я, горячо любя свою Родину, всецело присоединяюсь к тем мыслям, которые выражены в акте отказа Великого князя Михаила Александровича. Великий князь Кирилл Владимирович»[111]. (как писал великий князь Николай Михайлович, собиравший отречения родни: «…получил согласие на отказ от Престола, на отдачу Удельных земель от Великих князей Кирилла Владимировича (легко)…»).
В июне 1917 года великий князь с семьёй перебрался в Финляндию, где прожил три года, предполагая, что Белое движение в России одержит победу и его, как старшего после убийства императора Николая II, призовут на царство. Для этого он встречался с генералом Карлом Густавом Маннергеймом[112], отправлял своих представителей к генералу Николаю Николаевичу Юденичу[113], но, осознав, что Белое движение обречено и его в общем не поддержат как претендента, оставил мысли о восстановлении монархии и перебрался на родину жены – в Германию, где поселился в городке Кобург. В 1926 году, когда Германия признала Советский Союз, супруги переехали во Францию, купив дом в Сен-Бриаке.
В первые годы эмиграции великий князь Кирилл Владимирович не помышлял заниматься политикой и тем более претендовать на российский престол. В 1920 году в письме к своему троюродному брату князю Гавриилу Константиновичу он писал: «…именно теперь, после всего, политикой заниматься глупо, и не следует. Чем тише мы теперь живём, тем это лучше для России. Но если Россия нас призовёт ей служить, то тогда другое дело, всем сердцем и всей душой за работу, но не так, и это всем нам нужно твёрдо помнить!»[114]
Однако спустя два года всё резко изменилось. В 1922 году под влиянием своей супруги великий князь Кирилл Владимирович объявил себя «блюстителем российского престола». «С того губительного дня, когда Пресветлый Государь Император Николай Александрович, обманутый предателями, покинул Всероссийский Престол, наша дорогая Родина изведала непосильные страдания, познала позор порабощения чуждою, ненавистною силою, увидела Алтари свои осквернёнными и, окровавленная, обнищала, – писал в Манифесте великий князь Кирилл Владимирович, один из первых, кто и предал своего государя в мартовские дни 1917 года. – С вершины могуществ и славы Россия низринута в темноту. Но сила духа народного непобедима, основа Русской мощи жива. Во всех Русских сердцах горит яркая вера в возрождение России, в близкое торжество Русской народной правды. Мы уповаем на то, что, жив Государь Николай Александрович, и что весть об Его убиении распространена теми, для коих Его спасение было угрозою. Не может наше сердце отказаться от надежды на то, что вернётся Он, Пресветлый, к Престолу Своему. Но для нас ясно, что впредь до освобождения Русского народа от злобного гнёта, Ему нет возможности открыто воссиять. Если же Всевышнему неугодно, чтобы Его Императорское Величество или Наследник Цесаревич Алексей Николаевич дожили до близкого уже дня избавления России от бесчестного ига, – то Всероссийский Земский Собор возвестит нам, Кому на Руси быть Законным Государем»[115].
В этот же день «блюститель престола» обратился и к русскому воинству – белому и красному, подчёркивая важность армии иметь монархический ориентир: «Российское Воинство! К тебе, великая сила, прославившаяся в чреде веков на светлых путях служения Родине, обращается ныне слово Моё. Судьбы России нераздельно связаны с переживаниями ея защитников. Победоносно и властно шло Отечество наше к лучезарному будущему, пока не наступили
