Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 150
набожным людям пагубой души, как бы вероотступлением, противление коему — путь к венцу мученическому. Бывало, на святках компания человек в 200 в Москве или Петербурге на нескольких десятках саней на всю ночь до утра пустится по городу “славить”; во главе процессии шутовской патриарх в своем облачении, с жезлом и в жестяной митре; за ним сломя голову скачут сани, битком набитые его сослужителями, с песнями и свистом. Хозяева домов, удостоенных посещением этих славельщиков, обязаны были угощать их и платить за славление; пили при этом страшно, замечает современный наблюдатель.
<…> Раз на масленице в 1699 г. после одного пышного придворного обеда царь устроил служение Бахусу; патриарх, князь-папа Никита Зотов, знакомый уже нам бывший учитель царя, пил и благословлял преклонявших перед ним колена гостей, осеняя их сложенными накрест двумя чубуками, подобно тому как делают архиереи дикирием и трикирием; потом с посохом в руке “владыка” пустился в пляс. Один только из присутствовавших на обеде, да и то иноземный посол, не вынес зрелища этой одури и ушел от православных шутов. <…> Петр играл не в одну церковную иерархию или в церковный обряд. Предметом шутки он делал и собственную власть, величая князя Ф. Ю. Ромодановского королем, государем, “вашим пресветлым царским величеством”, а себя “всегдашним рабом и холопом Piter’om” или просто по-русски Петрушкой Алексеевым. Очевидно, здесь больше настроения, чем тенденции. Игривость досталась Петру по наследству от отца, который тоже любил пошутить, хотя и остерегался быть шутом. У Петра и его компании было больше позыва к дурачеству, чем дурацкого творчества. Они хватали формы шутовства откуда ни попало, не щадя ни преданий старины, ни народного чувства, ни собственного достоинства, как дети в играх пародируют слова, отношения, даже гримасы взрослых, вовсе не думая их осуждать…
<…> Можно не дивиться крайней беззаботности о последствиях, о впечатлении от оргий. Хотя Петр жаловался, что ему приходится иметь дело не с одним бородачом, как его отцу, а с тысячами, но с этой стороны можно было ждать больше неприятностей, чем опасностей. К большинству тогдашней иерархии был приложим укор, обращенный противниками нововведений на последнего патриарха Адриана, что он живет из куска, спать бы ему да есть, бережет мантии для клобука белого, затем и не обличает. Серьезнее был ропот в народе, среди которого уже бродила молва о царе-антихристе; но и с этой стороны надеялись на охранительную силу кнута и застенка, а об общественной стыдливости в тогдашних правящих сферах имели очень слабое помышление. Да и народные нравы, если не оправдывают, то частью объясняют эти непристойные забавы.
Кому неизвестна русская привычка в веселую минуту пошутить над церковными предметами, украсить праздное балагурство священным изречением? Известно также отношение народной легенды к духовенству и церковному обряду. В этом повинно само духовенство: строго требуя наружного исполнения церковного порядка, пастыри не умели внушить должного к нему уважения, потому что сами недостаточно его уважали. И Петр был не свободен от этой церковно-народной слабости: он был человек набожный, скорбел о невежестве русского духовенства, о расстройстве Церкви, чтил и знал церковный обряд, вовсе не для шутки любил в праздники становиться на клиросе в ряды своих певчих и пел своим сильным голосом — и, однако же, включил в программу празднования Ништадтского мира в 1721 году непристойнейшую свадьбу князя-папы, старика Бутурлина, со старухой, вдовой его предшественника Никиты Зотова, приказав обвенчать их в присутствии Двора при торжественно-шутовской обстановке в Троицком соборе. Какую политическую цель можно найти в этой непристойности, как и в ящике с водкой, формат которого напоминал пьяной коллегии евангелие? Здесь не тонкий или лукавый противоцерковный расчет политиков, а просто грубое чувство властных гуляк, вскрывавшее общий факт, глубокий упадок церковного авторитета. При господстве монашества, унизившем более духовенство, дело церковно-пастырского воспитания нравственного чувства в народе превратилось в полицию совести».
М.Ф. Нарышкин
На свадьбе «князя-папы» присутствовал и сам Бахус, его изображал царский шут Семен Яковлевич Тургенев. Возможно, он же сыграл роль Нептуна на маскараде, который состоялся в следующем, 1722 г., в честь еще одного празднования Ништадтского мира, на этот раз в Москве. Сани, полные ряженых соратников Петра, с грохотом и криками катались по городу, «Нептун» в короне и с трезубцем гарцевал впереди позолоченной кареты. Выворачивание социальных норм наизнанку, превращение царя в шута, а шута — в морского царя или в греческого бога — именно это происходит на карнавалах. «Серьезные» торжества и «низовая» комическая стихия причудливо перемешивались по воле Петра, и если это кого-то и смущало, то мало кто осмеливался высказать это вслух.
Давайте же ближе присмотримся к тем, кто вместе с Петром веселился на «всешутейшем и всепьянейшем соборе».
* * *
Матвей Филимонович Нарышкин, родственник царицы Натальи Кирилловны. В 1674–1676 гг. — воевода в Великом Устюге, с 1678 г. — дворянин московский, с 1686 г. — стольник, с 1688 г. — окольничий, с 1690 г. — боярин. Ни государственного ума, ни каких-то замечательных способностей за Матвеем Филимоновичем не водилось.
О нем отзывались как о человеке очень глупом, но исправном пьянице, который с честью носил шутовской сан «патриарха» «Всепьянейшего собора всешутейшего князь-папы» и прозвище Милак. Скончался Матвей Филимонович в 1692 г.
Никита Зотов, совсем иной «князь-папа». Один из первых учителей юного Петра, позже в качестве дьяка участвовал в переговорах с крымским ханом Мурад-Гиреем и в заключении Бахчисарайского мира (1680 г.), в Азовских походах, но не как воин, а как «ближний советник и ближней канцелярии генерал-президент». И по отзыву самого Петра: «…был в непрестанных трудах письменных распрашиванием многих языков и иными делами».
Н. Зотов
Много лет служил главой Печатного приказа (1701–1717 гг.), ближайшим советником и генерал-президентом Ближней канцелярии. В 1702–1703 гг. наблюдал за укреплением Шлиссельбурга и возведением одного из бастионов (так называемый «Зотов бастион») Петропавловской крепости в Санкт-Петербурге. Позже возведенный в графское достоинство, в 1711 г. назначен государственным фискалом, взяв на себя «сие дело, чтобы никто от службы не ухоронился и прочего худа не чинил». О нем отзывались как о человеке с недостаточным образованием, не слишком широкого кругозора, однако честном, дельном и расторопном. Петр знал, что всегда может на него положиться, и не однажды награждал его за усердие.
Петр Иванович Бутурлин происходил из знатнейшего боярского рода. Его дед, Василий Васильевич Бутурлин, был дипломатом при царе Алексее Михайловиче. Сам Бутурлин начинал службу стольником при юном Петре. Служба
Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 150
