явно больше времени.
Поэтому, застелив постель, на которой сегодня спала и не придумав чем ещё себя занять, решаю осмотреть дом и поднимаюсь на второй этаж.
Комната девочек явно находится здесь, потому что в коридоре в некоторых местах раскиданы детские игрушки. А ещё на стенах висят детские рисунки и поделки. У нас в доме примерно та же ситуация. Правда вместо кукол и мягких игрушек в основном пистолеты и машинки.
Единственное, что настораживает — ни одного следа женской руки. В ванной комнате только три зубные щётки, две из которых детские, а третья явно принадлежит мужчине.
Среди немногочисленных фотографий, которые я нахожу в детской комнате, тоже только изображения малышек. На одной правда они в обнимку с отцом. Облепили его с двоих сторон, как маленькие обезьянки.
Да и когда я решаюсь войти в спальню хозяина, то сразу становится ясно, что в этой комнате обитает холостяк.
И нет, тут нету кучи разбросанных вонючих носков или пустых пивных бутылок и крошек от еды. Как раз-таки наоборот — идеальный порядок и минимум лишних деталей.
Тут же вспоминаю свою комнату и чувствую небольшой укол совести, потому что я таким порядком похвастаться не могу.
У меня повсюду лежат какие-то тюбики, крема, косметички. На прикроватной тумбочке склад духов.
Это я уже молчу о мольберте, красках и неисчислимом количестве кисточек.
А вот в спальне Михаила Бурого намёка на женские принадлежности нет от слова совсем. Собственно, даже цветовая гамма об этом говорит — темно-серые обои, синие шторы и мебель из тёмного дерева.
Надо сказать, смотрится стильно. Даже красиво. Но ни одна женщина в здравом уме не позволила бы оформить спальню в таких тонах.
Не удивлюсь, если у него и постельное бельё какое-нибудь тёмное.
Подхожу к большой двуспальной кровати и приподнимаю покрывало. Ну, как я и думала. Бельё насыщенного тёмно-синего цвета без каких-либо рисунков. Видимо, под тон штор подбирал…
— Любопытной Варваре на базаре нос оторвали. Слышала такое выражение?
Одёргиваю вниз покрывало и резко развернувшись, упираюсь взглядом на стоящего в дверном проёме Бородача.
— Эм… да я вроде не Варвара.
— А Марусю в жопу клюнули гуси. Так что давай Марья Алексевна, разворачивайся и снимай трусы.
— И не мечтайте, Михаил Валерьевич. Не видать вам моей распрекрасной попы как… в общем, не видать и всё.
Опускаю взгляд на правую руку Бородача, в которой он сжимает какой-то пакет, и зачем-то про себя отмечаю, что обручального кольца у него на пальце нет.
Значит, всё-таки не женат. Тогда вдовец? Ну кто-то же родил ему дочек. Значит, жена у него всё же была.
— Мария Алексевна, ты когда так надолго замолкаешь, я начинаю напрягаться.
— А вы не напрягайтесь, Михаил Валерьевич. Говорят, в вашем возрасте это вредно для сосудов. Да и инсульт помолодел.
— В моём возрасте? — ухмыляется. — И сколько по-твоему мне лет?
— Эм… сорок два?
— Сколько?! Ты что, действительно думала, что мне сорок два года?
— Ну… вообще-то, исходя из вашей физической формы и минимального количества морщин вокруг глаз я думала, что вам тридцать-тридцать два. Но смотрю на вашу густую бороду и машинально накидываю ещё десятку. Слушайте, а вы не бреетесь потому что вам просто лень или это такая мода?
— Потому что так теплее. В бороде лицо не мёрзнет.
— Да ладно? По моему вы меня дурите.
— А ты отрасти и проверь.
— Боюсь моя гендерная принадлежность мне этого не позволит. А садится на гормональные препараты ради эксперимента как-то не хочется. Говорят, от них толстеют.
— И будешь ты толстой, бородатой восемнадцатилетней девочкой. Ещё не дай бог Кирилл разлюбит.
— Ну Кирилл-то меня точно не разлюбит. Даже с жировыми отложениями и растительностью на лице я буду ему мила.
— Завидная преданность.
— А то. Так и сколько вам всё-таки лет на самом деле?
— Через неделю будет тридцать. То бишь сейчас двадцать девять.
— Ну… не такой уж вы и старый. Хотя, судя по вашему “то бишь” я бы вам ещё лет десять приплюсовала… к тем сорока, что думала изначально.
— А, судя по тому, что ты тут ночью исполняла, я бы у тебя ещё лет пять отминусовал… от тех пятнацдати, что я думал изначально.
Гад.
— Ладно, хватит разглагольствовать, — кидает мне пакет, который я на удивление даже ловлю. — Переодевайся и поехали. Посмотрим что там с твоей машиной.
— Эм… что это? — достаю из пакета женский свитер и брюки явно больше моего сорокового размера. Гораздо больше. — Вы что, сходили в магазин и купили мне вещи?
— Размечталась? У соседки одолжил.
— Это которая тётя Катя с вонючими кошками? — выгибаю бровь и зачем-то нюхаю свитер.
К счастью, не воняет.
— Именно она. Надевай.
— Спасибо, конечно, но у меня есть строгое правило — чужие вещи не носить ни под каким предлогом.
Убираю одежду обратно в пакет и протягиваю его Мише.
Не то, чтобы я была ханжа или чересчур брезгливая. Мы с Ксюшей и Ясей иногда одалживаем друг другу юбки или кофточки. Но почему-то надевать на себя одежду Мишиной соседки, даже постиранную, мне категорически не хочется.
— А ничего, что на тебе моя футболка и носки? — выгибает бровь и обводит меня взглядом с головы до голых ног.
— Ну… это другое. Вы всё-таки мне жизнь спасли, можно сказать. Так что какие уж мы с вами чужие.
— Ах вот оно что. Так я теперь свой в доску.
— Типо того.
— Может тогда и трусами обменяемся?
— А это вы уже явно какие-то ваши извращенные фантазии с моей помощью в жизнь пытаетесь воплотить.
— А я смотрю ты совсем в себя пришла, раз язык развязался.
— К счастью да, мне уже намного лучше.
— Ну вот тогда натягивай свитер и штаны, и не кочевряжся, Марья Алексевна. А то потопаешь до своей машины в чём есть. То бишь в своём свитере и балетной пачке, либо моей футболке и носках. И в том и в другом случае ты это будешь делать с голой задницей в минус двадцать, — вытряхивает содержимое пакета на кровать. — Жду тебя внизу через пять минут.
* * *
— Куда?! — рявкает Бурый, перехватывая моё запястье, когда я пытаюсь снять с крючка свою куртку.
— В смысле, куда? Мы
