Мама не вмешивается в мою личную жизнь.
Святая женщина. Я уже говорил?
– А что с настроением?
– Порядок.
Подхожу к ней, не позволяя обмануть себя дежурной улыбкой.
– Я не для галочки спрашиваю. – Приподнимаю двумя пальцами подбородок Марины, заставляя посмотреть мне в глаза. – Давай уже начинать вместе решать наши проблемы.
Марина улыбается – слабо, но на этот раз искренне.
– Да нет никакой проблемы. Просто Иван опять пишет, а я чувствую себя, будто его использовала как запасной аэродром.
– Ты ему что-то обещала?
– Нет, конечно. Он никогда ничего взамен того, что был рядом, не требовал.
– Тогда в чём дело?
– Сложно объяснить. Всё равно непорядочно по отношению к нему. Я же не маленькая, понимала, что никто просто так на голом энтузиазме решать твои проблемы годами не будет.
– Это его выбор.
– Да, но принимать его помощь меня никто не заставлял. Паршиво, как будто брала в долг, и теперь не знаю, чем его вернуть, чтобы не чувствовать себя обязанной.
– Ты забываешь, что Иван тоже не маленький. И тоже всё прекрасно понимал. Так что, пардон… – Развожу руками, выражая этим надуманность её переживаний. – Кстати, о маленьких. Ты в курсе о пассии нашего сына? Что за Лариса?
– Воспитательница рассказывала только о том, что он вечно дерётся с Яном, – моментально переключается она в режим озабоченной мамочки.
– Из-за девочки, – сообщаю, весомо понизив голос.
– Погоди, – задыхается осознанием Марина. – Ты хочешь сказать, что этот партизан мне ни слова не сказал, а тебе просто взял и сразу всё выложил?!
– Мужские секретики, – ухмыляюсь самодовольно. – Но ты не отчаивайся. Для тебя тоже найдётся дело. Будем на тебе подкаты отрабатывать.
– Вам придётся хорошо постараться, – Она игриво прищуривает свои ведьмячьи глаза. – Потому что я очень… ОЧЕНЬ рассержена.
– Спорим, что мой сын тебя влёт очарует?
– У тебя узе есть сын?!
Звону в голосе застывшего в дверях Лёшки мог бы позавидовать богемский хрусталь.
– Лёша… – Марина взволнованно заламывает руки, чем лишь сильнее сбивает его с толку.
– Я тут как раз говорил, что буду твоим папой, – спасаю ситуацию, потому что у ребёнка начинает дрожать губа и такого испытания я точно не выдержу.
– Ты тосьна селдися? – бормочет он, с мольбой глядя на мать исподлобья.
Вздыхаю, вдавливая пальцы в висок.
Доприкалывались два идиота! Напугали ребёнка.
– Сержусь, но не поэтому, – бодро съезжает Марина. – Сначала свадьбу принято играть.
Лёшка пытливо и строго смотрит на меня.
– Будешь иглать?
Ох, нихреновый поворот! Не так я собирался сделать предложение.
– Сначала нужно предложить руку и сердце. Вдруг мама откажется?
– Пидлагай, – требует он, с суровым подозрением посматривая на Марину.
– Без кольца не получится, – улыбаюсь, прикидывая, где поблизости есть ювелирный.
Такой момент пропадает. Эх, жаль…
– Сичас… – Лёшка деловито выгребает из шкафчика альбомы, ручки, карандаши. Семенит обратно и требовательно тычет в меня фломастером. – Лисуй.
– А я идиот, боялся не угадать с размером, – смеюсь, опускаясь перед Мариной на одно колено.
Взгляд её широко распахнутых глаз полон сомнений. Наверное, рациональных, ведь я обещал не давить, а получилось, что прошу её руки перед нашим сыном уже на следующий день.
– Размер – ещё ладно. Главное, с человеком не ошибиться.
Она давно перестала улыбаться и теперь так беззащитно смотрит мне в глаза, что у меня начинает щемить где-то под рёбрами.
– В своём выборе я уверен, как никогда и ни в чём. – Моментально становлюсь серьёзным. – Я не приготовил речь, поэтому скажу как есть: моё сердце давно осталось у тебя. Теперь я буду рядом и физически. В горе и в радости, в болезни и здравии. Всегда. Выходи за меня.
– Мама, луку!
Лёшка на всякий случай лично придерживает её за запястье. Дурацкий колпачок не желает сниматься. А может, это дрожат мои пальцы…
По сути, условность, но для меня всё происходит на полном серьёзе. Здесь и сейчас. Смущённая улыбка Марины, торжественное выражение лица нашего сына, бесконечное чувство любви и привязанности – самое серьёзное, пожалуй, за всю мою жизнь.
– Да, я выйду за тебя, – твёрдо отвечает она.
Я аккуратно вывожу зелёный ободок на безымянном, уже решив для себя, что утром заменю своё художество на настоящее кольцо с изумрудом.
– Всё? – уточняет Лёшка, видя, что мы застыли.
– Почти. – Поднявшись, с любовью ерошу его волосы и слегка склоняюсь над Мариной. – Остался поцелуй.
– Фу-у-у! – содрогается Лёшка, что-то сосредоточенно обдумывает и… снова передёргивается! А потом заявляет с безысходным трагизмом: – Ну её, эту Лалису!
Марина беззвучно смеётся, пряча лицо у меня на плече. Я себе такую роскошь как заржать, уже который раз за утро позволить не могу. Кусаю щёку изнутри, сохраняя подобающую ожиданиям сына брутальность. Обхватываю лицо Марины ладонями.
– Соберись. Так надо, – «уговариваю» её, стирая большими пальцами выступившие от смеха слёзы.
Мы медленно соприкасаемся улыбками. И всё, о чём я думаю в эту секунду – как бы не спятить от абсолютного счастья.
Глава 17
– Лёш, это кто? Лось?
– Неть! Ебужонок.
– Ты по нему скучаешь?
– Неть! Он талый зануда.
– Старыми мы все будем. Это не обидно. Другое дело просто – «зануда». Можно добавить «махровый». Звучит!
Разговор с кухни, разбудивший меня, прерывается приглушённым смехом.
– Не говоли так пли маме, – заговорщицки понижает голос Лёшка. – Она будет лугаться.
– Это будет наш маленький секрет.
С меня остатки сна как ветром сдувает. Совсем уже мальчишки оборзели! За уши, что ли, разок оттаскать, чтоб не повадно было? Вот Лиама и оттаскаю. Если старший получит, младший не станет безобразничать за моей спиной.
Затёкшие мышцы ноют при каждом движении. Мой диван рассчитан на полтора не слишком упитанных человека. Каким образом мы уместились втроём – до сих пор загадка. Но Лёшка был непреклонен, а я не стала настаивать. Всё-таки не каждый день у ребёнка папа случается.
– А вот это рядом что нарисовано? – продолжает допытываться Лиам.
– Новый домик.
– Зачем ебужонку новый домик?
– Сталый ему не нлаится. Поэтому он пиходит к нам.
Хохотнув про себя с вывода, решаю сперва умыться. В моём возрасте помятое лицо уже не выглядит так же мило, как в двадцать. И я крадусь мимо кухни в ванную, попутно грея уши.
– А я думал, он приходит, потому что ему нравится мама.
– Неть. Ему никто не нлаится.
– Почему ты так
