Дочь проснулась в полдень и начала сонно тыкаться носом в грудь Пакса. Он понял, что она ищет мать, которая всегда о ней заботилась. И он стал вылизывать её нежно, аккуратно – он видел, как это делает Игла.
Когда её шубка, пыльная и грязная после спуска в лощину, отчистилась, Пакс взялся за лапки. Все подушечки были в порезах и ссадинах. Он выгрызал крошечные осколки сланца и кремня. Лиска терпеливо ждала, ни разу даже не пикнула, хотя и вздрагивала, а Пакс страдал, что причиняет ей боль.
Когда он закончил, из всех четырёх лапок сочилась свежая кровь. Она попыталась зализать ранки, однако Пакс видел, что язык у неё совсем сухой.
Он знал, как ей помочь.
Пакс догнал. Нет. Так ты будешь оставлять кровавый след. Хищники ищут детёнышей, особенно раненых. Он поднял её, она больше не сопротивлялась. Пока он перепрыгивал через сухие кусты, дочь покачивалась, ударяясь о его грудь. Он вбежал в воду и снова удивился: ни блестящих шустрых мальков, ни лягушек, которые разлетаются от него во все стороны. От воды твоим лапкам станет легче.
Теперь она послушно стояла по колено в воде и лакала, лакала.
Когда её брюшко надулось, Пакс отнёс её к единственному зелёному островку в поле зрения – умирающему кусту можжевельника. Неплохое место для временной лёжки: прикрытое от хищников, и до воды всего несколько шагов.
А потом он увидел, чем ещё хорошо это место. Здесь ты научишься плавать.
18
День был жаркий – будто уже июль, а не середина мая, – а местность болотистая. Питеру сегодня достались пробы отложений, и он ползал по прибрежному илу; грязные штанины елозили по ногам, натирали. Джейд подошла, вытащила из своих волос две заколки, протянула ему.
– На, подкатай джинсы и закрепи.
– Угу, спасибо. А ты?.. – Питер кивнул на её спутанные пряди, которые уже облепили шею.
Она пожала плечами, скрутила волосы на затылке, отломила прутик ирги и двумя его половинками проткнула узел крест-накрест. Потом повернулась и, отмахиваясь от комаров, пошла в соседний ивняк – искать родники.
Питер взял пластиковый чемоданчик с контейнерами для проб и спустился к реке, где Сэмюэл стоял в камышах и набирал воду в склянку.
Разогнувшись, Сэмюэл ткнул себя большим пальцем в грудь, где сердце.
– Ну что? Сражён?
– Я? Чем? – не понял Питер.
– Добротой. Заколками этими. – Сэмюэл проводил Джейд взглядом. – Это её секретное оружие. То есть не заколки, конечно, а доброта… На меня всегда действует.
– Почему – секретное оружие?
– Ну ты же не ждёшь, а тебя хоп – и взяли тёпленьким. Хотя, может, это только со мной так получается. С детства не был к такому приучен, вот и не жду. А тут – что-то тебе нужно, или больно, или на душе кошки скребут, и вдруг она делает или даже просто говорит что-нибудь доброе – и всё, сразу наповал.
Питер кивнул и вскрыл чемоданчик с контейнерами.
– Секретное оружие. Ясно.
– Ага, но только оно не убивает, а лечит. – Сэмюэл снова ткнул себя большим пальцем в грудь, на этот раз с улыбкой, и вернулся к работе.
Позже, когда Джейд с Сэмюэлом стерилизовали на полевом столе использованное оборудование, Питер сидел на берегу, болтая босыми ногами в прохладной воде, разглядывал заколки Джейд и думал о её доброте.
Сэмюэл, конечно, имел в виду, что доброта застигает человека врасплох, а не то, что она – оружие. Но странная вещь: в последнее время, когда кто-то делает для него, Питера, что-нибудь доброе – например, когда Вола предложила ему остаться у неё жить или когда она сказала, что дед тоже сможет потом к нему переехать, – откуда-то возникает такое чувство, будто его ударили. Или могут вот-вот ударить.
Питер понимал, что на самом деле это не так. И что это несправедливое чувство. Вола не хотела причинять ему боль. И Джейд совершенно точно не хотела, когда отдавала ему свои заколки, просто она такой человек – щедрый. Питер вдруг сообразил, что он даже не поблагодарил Джейд.
Устыдившись, он быстро обулся и зашагал обратно вверх по течению туда, где он видел камфорное дерево. Складным ножом отсёк веточку не толще карандаша, вырезал из неё две ровные палочки дюймов по шесть длиной, очистил от коры и остругал, аккуратно скруглив концы.