гражданской и военной администрации, а также подданных императора, приехавших из других областей многонациональной Австрии.
1836 год оказался весьма показательным для жизни Кавура. Деловые проекты, поместье в Лери никак не мешали ему получать удовольствие от жизни. В этом году Камилло снова посетил Англию, а в последующие два года — трижды столицу Франции. Каждую осень он предпочитал на несколько недель уезжать в Швейцарию, которая, по его собственным словам, станет его второй родиной[73]. Здесь туринец не только наслаждался интеллектуальными дискуссиями, обществом женщин, играл в азартные игры или просто отдыхал, но и занимался бизнесом. Так, в 1839 году он инвестировал средства и вошел в совет директоров Савойской компании, которая намеревалась заняться развитием транспортного сообщения (водного и железнодорожного) между Женевой и долиной Роны. Проект был достаточно амбициозным и обещал выгоду, но правительство Пьемонта не поддержало его, и Кавур вынужден был покинуть компанию, потеряв серьезные деньги. Только вмешательство отца спасло его от огромных неприятностей.
Однако неразумное поведение Камилло вскоре привело к еще большим бедам. Их причиной стала серия международных кризисов 1839–1840 годов, когда на горизонте замаячил призрак общеевропейской войны. Дело в том, что в 1839 году началась турецко-египетская война, в которой Франция решительно встала на сторону египетского правителя Мухаммеда Али, а остальные великие державы поддержали турецкого султана Махмуда II и его сына султана Абдул-Меджида I.
Французский кабинет во главе с Тьером полагал необходимым сохранение безусловного влияния Франции в Восточном Средиземноморье даже ценой войны с другими европейскими странами и Турцией. В этих целях были начаты военные приготовления и перевод армии и флота на военное положение. В ответ на это правительства Австрии, Великобритании, Пруссии и России также начали военные приготовления в Европе, а австрийские и британские войска при участии прусских военных советников приняли активное участие в боевых действиях между Египтом и Турцией. Более того, во Франции снова воскрес дух великих военных побед начала века и многие, поддавшись милитаристскому угару, требовали силой оружия положить конец несправедливому Венскому договору и другим соглашениям, навязанным их стране в 1814–1815 годах. В первую очередь это касалось возвращения «естественных» французских границ (территорий, которые входили в состав революционной и наполеоновской Франции). Округление границ на Рейне рассматривалось в правительственных кругах как необходимая для нации вещь.
Такая позиция Франции пугающе действовала на Австрию, Англию, Пруссию, Россию и другие европейские государства. Особенное беспокойство выказала Пруссия, поскольку под ударом оказывалась ее Рейнская провинция. Новый прусский король Фридрих Вильгельм IV привел армию в боевую готовность, и по всей Германии раздавались возбужденные голоса начать, как и в 1813 году, патриотическую войну с «наследственным врагом»[74]. Появились требования заполучить Эльзас и Лотарингию. Одним словом, летом — осенью 1840 года всем казалось, что война вот-вот разразится в центре континента.
Внимательно следя за политическими событиями и милитаристскими приготовлениями, Кавур решил, что настало время хорошенько заработать на войне. Используя свои и чужие средства, он занялся спекуляциями ценными бумагами, древесиной, сельскохозяйственными продуктами и оружием.
Однако король Луи Филипп не был настроен доводить дело до войны и в октябре 1840 года сменил чересчур воинственного Тьера и его кабинет на новое правительство Н. Сульта — Ф. Гизо, которое пошло на примирение с остальной Европой. Мирное урегулирование кризиса привело к тому, что многие дельцы, вложившиеся в перспективу войны, прогорели. Одним из таких бизнесменов оказался Кавур. Хуже всего, потеря чужих денег легла пятном на честь имени. «Запрятав свою гордость, — пишет Смит, — Кавур бросился за помощью к семье, пообещав, что изменит образ жизни и полностью посвятит себя сельскому хозяйству. Его отец погасил огромный долг и в великодушном и сочувственном письме подробно описал последствия тщеславия и самомнения. Сын, по мнению отца, не должен полагать, что может стать богатым и знаменитым без большего смирения, большего здравого смысла и меньшего расточительства с деньгами других людей. Если бы он вернулся домой и вступил в брак, то у него хватило бы ума и силы характера, чтобы быть полезным своей собственной стране, а, может быть, однажды оказаться полезным в правительстве»[75].
Честь была спасена, а душа? Через полгода Камилло испытал сильнейшее потрясение: пришло известие о смерти Анны Джустиниани. Это был удар, поскольку он, скорее всего, понимал, что приложил руку к трагической развязке в судьбе своей возлюбленной. В ночь с 23 на 24 апреля 1841 года Анна выбросилась из окна верхнего этажа и через несколько дней скончалась от полученных травм. Ее мятущаяся душа, искавшая много лет понимания, опоры, любви и утешения, нашла-таки успокоение. А на руках Кавура было ее последнее письмо:
«Женщина, которая любила тебя, мертва. Она была совсем не красива, слишком много страдала. В чем она нуждалась, знала лучше тебя. Она мертва, я повторяю, и в царстве Смерти встретила своих старых соперников. Если она уступила им пальму первенства в этом мире, в котором чувства оказались обманутыми, здесь она превзойдет их. Никто не любил тебя так, как она, потому что ты, Камилло, никогда не был способен измерить степень ее любви. Как она могла раскрыть ее тебе? Никакое человеческое слово не могло выразить ее, никакие действия, совершенные для тебя, — лишь бледная тень того, что сердце хотело произвести в тебе. А ты часто смотрел на меня, молчаливый и эгоистичный, отвергая всякое мое проявление, а я внутри себя питала надежду, что наступит день прозрения. Что! Существует ли безмерная страсть, которую нужно сдерживать вечно? Неужели горящее начало не получит своего полного развития?! Сколько же надо любви, чтобы наполнить сердце, которое ее питает?! Камилло, прощай! В тот момент, когда я пишу эти строки, я твердо решила никогда более тебя не видеть. Ты прочтешь их, надеюсь, только тогда, когда между нами встанет непреодолимая преграда, когда я получу великое посвящение в таинство смерти, когда станет возможным, и я содрогаюсь от этой мысли, забыть тебя»[76].
Не пытаясь сдерживать слезы, Камилло протянул письмо своей матери… Пройдет еще много лет, но он будет вспоминать об Анне (Нине) Джустиниани — единственной женщине, покорившей его сердце.
В последнем послании Анна говорила о соперниках, которые встали на пути. Ее избранник был далеко не идеалом как в части верности и непорочности, так и в увлечении азартными играми. Приехав из первого серьезного путешествия в 1835 году, Кавур стал заядлым игроком в карты и другие азартные игры. В некоторой степени это и неудивительно, поскольку Западную Европу в тот момент просто захлестнула мощнейшая волна игромании. Камилло был частым посетителем казино и игральных
