около моей щеки на стружках. Дерюга съехала на пол. У меня голова и лицо были в стружках.
— Проша, нет ли у тебя гребенки? Вычесаться бы немножко.
— А как же, есть.
И Проша, обтерев об рукав, дал мне гребешок, — из шести зубьев четыре были в нем выщерблены. Так и пришлось целый день стружки вытаскивать из волос.
Первое, что сказал Сундук, проснувшись утром, было о Благове:
— Ты, Проша, передай товарищам, чтоб явку у него немедленно сняли. И надо с ним порвать совсем. Не забудь, передай товарищам нынче же.
Проша был в точности и подробностях осведомлен о поездах. Нам надо было дожидаться вечернего скорого поезда на Москву. Условились, что он проводит нас на вокзал, возьмет билеты и понаблюдает, не будет ли за нами слежки. Но как и где провести целый день? В мастерской работа начиналась затемно, и надо было уходить, хоть и очень клонило ко сну и казалось, что мог бы проспать целые сутки.
— Может быть, в чулане каком подремать можно бы? — спросил у Проши Сундук.
— Какие там чуланы! — ответил Проша.
— А может быть, на чердаке? Проше вначале эта мысль понравилась.
— На чердак, пожалуй, можно. Там у нас боров кирпичный проложен от печки к трубе, около него все-таки какое-то тепло.
Но, подумавши, отклонил этот проект:
— Избави бог, полезет на чердак одна тут старушонка, унтерова теща, такая злыдня, обязательно заварушку подымет.
Деваться было некуда. Решили ходить по улицам. Выйдя из мастерской и хорошо запомнив адрес, мы с Сундуком пошли куда глаза глядят торопливой походкой занятых людей, которые идут по делу и боятся опоздать.
Завернув за какой-то угол, мы неожиданно оказались перед входом в канцелярию архангельского губернатора. Выходивший из ворот жандарм строго нас оглядел. Я созорничал и «переконспирировал», как выразился Сундук: остановился и стал читать какое-то печатное полицейское объявление. Жандарм прошел мимо, никак нами не заинтересовавшись.
— Опять смальчишествовал, — сказал мне Сундук.
— Извини, — ответил я, — постараюсь когда-нибудь постареть.
В сумерках, как было назначено, мы встретили Прошу у ворот его дома. Наняли санки с круглым лубочным задком. На передке рядом с извозчиком сел Проша. Мы покатили через Двину по льду на вокзал. Широта реки мне показалась бесконечной. Мы ехали но Двине как будто дольше, чем от Мезени до Архангельска. Ветер был сырой, пронизывающий. Он налетал откуда-то с дальнего края земли и, не встречая никаких препятствий в ледяной пустыне замерзшей реки, бушевал и крутил с ураганной силой. Ближе к берегу зачернелись перед нами в серой мгле огромные суда и барки, вмерзшие в лед, а затем тускло засветилось приплюснутое деревянное строение вокзала.
На двери завизжал блок с подвешенным на веревке красным кирпичом. Загудел вокзальный гомон. Меня охватило волнение, когда мы вошли в зал третьего класса. Запах махорки, овчинных полушубков, отсыревших валенок, свалявшихся мешков, беспокойный, несмолкающий говор, выкрики, беспорядочная толчея людей, текущих во всевозможных направлениях, опьяняли меня, как волшебный карнавал. Меня охватила нетерпеливая дрожь. Проша пошел брать билеты, а мы с Сундуком разошлись в разные стороны, чтоб на случай ареста одного другой мог своевременно навострить лыжи. Было условлено, что каждый будет проверять, нет ли за другим слежки. Проше поручили наблюдение за «общей ситуацией».
Я видел, как он взял билеты, как отошел, осмотрел на свет билеты, как пересчитал деньги. Это Прохор все проделал не торопясь, деловито. Я пошел ему навстречу. Проходя мимо меня, он сунул мне билет в руки и успел быстро проговорить:
— За вами, кажется, вьется шпик. Выйдите на платформу, чтоб можно было мне проверить.
Вначале я прошел в комнату, где был буфет, оттуда перешел к проходу в зал третьего класса, постоял в проходе, наблюдая, и быстрым шагом направился к дверям, ведущим на платформу.
Платформа была совсем пуста.
Не успел я сделать пяти-шести шагов по платформе, как позади меня завизжала вокзальная дверь и кто-то вышел следом за мной. Я продолжал идти как шел, не меняя, не ускоряя шага, и старался побыстрее осмотреть все кругом, куда мне можно было бы скрыться, если б понадобилось.
По одну сторону от меня, на ближнем железнодорожном пути, стоял товарный поезд, за ним на следующих путях виднелись отдельные вагоны, дальше за путями — что-то вроде глубокой канавы или овражка, затем — узкое открытое место и спуск на Двину. По другую сторону от меня, вдоль платформы, шла высокая решетка, которой мне не перепрыгнуть. Передо мной платформа замыкалась высокой штукатуренной стеной какого-то, очевидно товарного, склада.
Я сделал поворот назад и увидал жандарма. Это он вышел из вокзала и шел следом за мной. Теперь мы шли навстречу друг другу.
Снова взвизгнула вокзальная дверь. Из нее вышел и остановился посреди платформы Проша. Сомненья не было: это ясный знак, что шпик, следовавший за мной, передал наблюдение жандарму. Наверное, жандарм вышел на платформу, чтоб «побеседовать» со мной без помехи, не на глазах толпы. Вижу, что у жандарма в руках что-то вроде блокнота с фотографическими карточками: может быть, из Мезени уже телеграфировали о нашем побеге.
Жандарм на ходу взглянул в свой фотографический блокнотик и, приближаясь, стал всматриваться в меня. Неужели меня не выручит то, что моя могучая борода исчезла? Жандарм идет на меня, а я иду на него; через несколько мгновений мы поравняемся. Я не меняю походку и стараюсь никак не выказать своего волнения. Но ведь надо что-то предпринять! Нельзя же не попробовать улизнуть.
Я подумал: наверное, опытный конспиратор что-нибудь нашел бы в моем положении, а я не знаю, что можно найти, оттого что я неопытный, зеленый подпольщик. Я продолжаю идти, и жандарм подходит ко мне ближе. И вот у меня мелькает решение: резко повернуть к путям, броситься под стоящий товарный состав, перебраться через канаву, пробежать открытое пространство, — а там Двина, там черная пустыня, там вмерзшие барки и суда, там я потеряюсь, как песчинка, во мгле и изморози. Жандарм — немолодой, начинающий жиреть, лицо отекшее, где же ему угнаться за мной, а пока он достанет револьвер, я уже буду под прикрытием товарных вагонов на линии. Решаю так и поступить.
Нужен ведь один миг, всего один миг решимости: быстрый скачок в сторону путей, затем я буду под вагоном, а там бежать, бежать, и я скроюсь. Но почему-то во всем теле полное оцепенение. А жандарм уже приближается ко мне. Мы поравнялись, не смотрю на него, а он, чувствую, пристально в меня всматривается, всматривается и проходит мимо. Я дохожу до вокзальной двери, делаю поворот, мы снова встречаемся и снова
