на тебя, они выискивали тебя среди огромных людских масс, и ты принимал их с мягкой укоризной.
Теперь слабые видят тебя насквозь.
Они больше не подходят к тебе в кафе, в очередях продуктовых магазинов, в самолете или на улице. Ты больше не потенциальный спаситель, а такой же, как они, и с тобой не хотят встречаться взглядом. С тех пор ты стараешься не выходить из дому.
Вечерами ты сидишь на кровати с мобильником. Кончики пальцев скользят по гладкому экрану. Ты пролистываешь фотографии, комментарии, статьи, но вскоре отвлекаешься, разглядывая свои собственные руки, поднимаешь их ближе к свету.
Они старые, эти руки, они всегда были такими, в пятнышках веснушек. Под кожей извиваются толстые вены; на тротуаре перед домом, где ты вырос, непрочный асфальт ломали извивающиеся под ним корни деревьев, и тебе это не нравилось. Приходилось их объезжать.
Летом ты звонишь мне и плачешь. Я в отпуске, еду в поезде, и вот раздается твой звонок: тебя уволили, сейчас ты в машине, едешь домой к моей мачехе и трем вашим сыновьям и пытаешься набраться смелости для признания. Ты всхлипываешь в трубку, связь плохая, я в дороге, слышно, как ты кричишь: «Это все правда, все так и было, так и было, все правда!» Это крик падающего ангела, крик серебряного кольца, тонущего в мутной воде, это ликование и плач одновременно.
У тебя появляется друг. Он хронически болен и живет в трейлере. Ты любишь распространяться о том, что помогаешь ему, это одинокий и больной человек, говоришь ты, но он приходит все чаще, и если долго не заглядывает, ты беспокоишься, звонишь справиться о его здоровье, узнать, заработало ли отопление в трейлере, поел ли он, но правда в том, что он так же часто расспрашивает о твоих делах, позвонил ли ты старшим детям, как собирался. «Нет, — говоришь ты, — это так непросто». Он заявляется в гости, и вы выходите покурить на площадку перед твоей квартиркой, а когда темнеет, ты даешь ему теплый свитер и приносишь пиво из холодильника, или он приносит с собой целую упаковку, и вы курите и пьете, пока не промерзнете до костей; теперь это твой единственный настоящий друг.
Уходя, он хлопает тебя по плечу, называет по имени и говорит: «Ты хороший человек, если покопаться». Но внутри у тебя пустота, и только на самом дне что-то едва плещется, и хорошего в этом мало; возможно, хорошего в тебе и не было никогда; зачатки хорошего пытались прорасти на губах, в руках, но не пустили глубоких корней; так ты теперь думаешь, но быстро прогоняешь от себя эту мысль; она слишком тяжела.
Но это позже.
А сейчас вот что.
Ты лежишь на кровати, уставившись в потолок. У тебя внутри нет прошлого. Ты один. Мачеха сидит в саду у дома, покинутого тобой, ее руки бессильны. Ты не думаешь о ней. Ты мастер иллюзий. Волшебник.
Ты можешь сделать так, чтобы тот, кем ты был, исчез.
Ты разводишь пальцы изящным движением; бросаешь звездную пыль в глаза публике. Заворачиваешься в черный плащ. Говорят, что ты начал лгать, когда был маленьким, врал так, что сам себе верил. Веришь еще?
Да.
Веришь.
Ты прирожденный волшебник. Ты вечный младенец. Ты постоянно будешь меняться. Ты снова и снова будешь выходить на свет и забывать темноту, из которой явился.
Примечания
1
Возвышенность в центральной части Стокгольма, его самая высокая точка. — Примеч. пер.
2
Барт Р. Фрагменты речи влюбленного / пер. В. Лапицкого; ред. пер. и вступ. ст. С. Зенкина. М.: Ad Marginem, 1999. С. 73.
3
Глаз урагана — область прояснения и относительно тихой погоды в центре тропического циклона.
