проговорил он Ноксу и отправился в свою каюту.
Каюта его была такая узенькая, что упёршись одной ногою в низ койки, другая приходилась как раз к противоположной стене.
Утвердившись таким образом, Урвич нагнулся над столом, достал конверт и распечатал его.
Из конверта выпал лист бумаги с несколькими цифрами, обозначавшими широту и долготу.
Кроме этих цифр ничего не было в записке: ни названия островов, ни каких-либо других сведений…
Урвич взял записку и вышел с нею в их крошечную кают-компанию.
Нокс, оставивши рулевого у колеса, был уже там и сидел над развёрнутой картой.
— Вот! — сказал Урвич, подавая ему записку.
— Ого! — протянул шкипер. — Сильно к югу и в стороне от обыкновенных рейсов судов. В эти широты редко кто заглядывает…
Он взглянул на карту.
— Что за ерунда! — воскликнул он. — Не может этого быть! На этой широте и долготе не показано ни кусочка земли, и на огромное пространство кругом тоже… Это, верно, недоразумение. Зачем мы будем забираться напрасно в такую даль?..
— Так нужно, — попробовал было ответить Урвич, думая, что мистер Нокс успокоится на этом.
— Что вы мне рассказываете — так нужно! — крикнул тот и ударил по столу кулаком. — Вы сами не знаете, что говорите. Как я могу очертя голову идти на такой скорлупе в пустое место… Провизии, положим, у нас хватит, но пресной воды… Она может испортиться за время, пока пройдём туда и обратно… Да это ещё, если ветер будет, а в случае штиля мы сядем без воды ранее…
Урвич понял, что ему молчать нельзя и что нужно сейчас же посвятить шкипера в тайну существования острова, который он всё равно должен был увидать рано или поздно…
— На этой широте и долготе находится остров, — сказал он, — остров, не показанный на официальной карте… Здесь места мало посещаемые…
Он готов был уже распространиться, повторяя лекцию, прочитанную ему самому господином Дьедонне о неизведанных морских пространствах, но мистер Нокс перебил его.
— Неужели тут есть остров, не отмеченный ещё на карте? — спросил он, и глаза его блеснули. — Он известен вам?
— Нет, но моему другу французу известен.
— О, тогда дело другое. Тогда я иду туда!.. — Очевидно было, что для старого моряка, каким был шкипер, не представлялось удивительным, что в море существуют острова, не отмеченные на карте. — Отлично! — одобрил он. — Мы составим его описание, дадим ему название и сообщим в Английское морское министерство. Я очень рад. Имя моё попадёт в записи открытий…
— Но у острова есть уже своё название, — возразил Урвич.
— Какое же?
— Остров Трёх Могил.
— Странное название. Мы изменим, однако, его, — решил мистер Нокс и затянулся из своей коротенькой трубки…
XX
Через два дня они шли по безбрежной водной пустыне, не встречая признаков земли и не видя ни одного судна.
Они были уже в тех местах, куда не заходили суда.
Урвич за этот переход не заметил ничего особенного на шхуне. Только когда он явился в камбуз, чтобы стряпать, кок показался ему как будто потерявшим свою обычную угодливость на словах.
Урвич не обратил на это внимания, думая, что старый Джон был не в духе или чувствовал себя нездоровым, что со всяким может случиться.
Шкипер, однако, целый день провёл на палубе, хотя «Весталка» шла гладко и его постоянного наблюдения не требовала.
Нокс, не выпуская изо рта вечной своей коротенькой трубки, ходил и часто заговаривал то с тем, то с другим матросом.
Один раз он прикрикнул на Джона без особенного серьёзного повода со стороны того.
Кок не огрызнулся, ничего не ответил, посмотрел только исподлобья так, что его чёрные, живые, несмотря на старость, глаза сверкнули под нахмуренными, свислыми седыми бровями.
Шкипер имел вид далеко не взволнованного человека, но тем не менее озабоченного чем-то, как будто ему в голову пришла неотвязчивая мысль, от которой он не мог отделаться.
Вечером, когда они сошлись с Урвичем в кают-компании за ужином, он долго молчал, потом вдруг процедил сквозь зубы:
— А знаете, дело, кажется, плохо.
— Отчего, что такое? — спросил удивлённый Урвич.
— Недаром не нравился мне этот кок!
— Вы опять о нём!
— Да.
— Чем же он ещё провинился?
Урвич уже успел примириться со шкипером и относился к нему гораздо добродушнее, чем в Сингапуре, объясняя нелюбовь Нокса к Джону странностью, которая позволительна старому человеку, каким был шкипер.
Сначала, увидев нахмуренное лицо Нокса, он было думал, что действительно случилось что-нибудь серьёзное, но когда узнал, что дело идёт опять о Джоне, успокоился и рассмеялся.
— Вы не смейтесь, — остановил его Нокс, — я вам говорю, что может беда быть.
— Даже беда! Я думаю, вы слишком мрачно смотрите на будущее. Погода нам благоприятна, шхуна крепка, запасов много, чего же нам бояться?
— Того, что на самой шхуне.
— Бросьте говорить загадками.
У Урвича вдруг промелькнуло: а не страдает ли бедный шкипер манией преследования?
— Кого ж нам бояться на шхуне? — добавил он.
— Команды.
— Как, всей команды?
— Их восемь человек — не так много, чтобы сговориться, и вполне достаточно, чтобы справиться с нами двумя.
«Так и есть, — подумал Урвич, — мания преследования».
— Но с какой же стати им справляться с нами?
— Чтобы завладеть шхуной.
— Это мне кажется невероятным.
— Почему? Обстоятельства благоприятствуют им. Мы идём в мало или, лучше сказать, в совсем не посещаемых местах. На постороннюю помощь рассчитывать нельзя. Они могут сделать с нами, что угодно — никто не узнает.
Холодный, рассудительный тон, которым говорил Нокс, начал действовать на Урвича.
— Какие же вы имеете доказательства справедливости вашего подозрения? — спросил он.
— К сожалению, очень веские.
— Неужели?
— Да, все эти восемь человек, нанятых вашим другом французом, составляют одну шайку… А кок, этот старый Джон, за которого вы заступались — их коновод, или предводитель.
— Не может быть! Из чего вы заключаете это?
— Мне этот кок сразу не понравился, но я не имел никакой причины обвинить его в чём-нибудь. И в команде всё обстояло благополучно, пока мы шли до Сиднея. Потом стал я замечать, что когда они разговаривают между собою, у них прорываются словечки особого жаргона, который свойствен разбойникам на море… Вчера и третьего дня мы шли, не имея встречных, и они поняли, что мы забрались туда, где суда не ходят, и осмелели. Вчера я случайно услыхал, как старый Джон начальнически прикрикнул на одного из матросов, что не забудет ему «прошлого года»; матрос смутился, а остальные присмирели, как будто все они отлично знали, чем проштрафился виновный в прошлом году… Отсюда ясно, что
