Книга Чертобой. Свой среди чужих - Сергей Шкенев

Хорошие у нас места, красивые и воздушные. Классический среднерусский пейзаж, достойный кисти великого Левитана. Жаль только, что в свое время сам Левитан оказался не достоин этих пейзажей и с лицом, набитым злыми чулковскими мужиками, отправился живописать другие местности, более благоприятные для организма. И мир так и не ахнул в восхищении от великолепия заливных лугов, пойменных озер с прозрачной водою и распускающимися к ночи лилиями, выходящих прямо к Оке кромкой заповедных Мещерских лесов. Жалко, да. Но прекрасно понимаю чувства художника — мы тоже в спешке покидали оказавшееся негостеприимным Чулково. Но вместо толпы разъяренных крестьян на узкой полоске песчаного пляжа бесновалась Стая. Стая с большой буквы, потому что производила впечатление единого организма с единственной целью в жизни — скушать двух безбашенных путешественников, вторгнувшихся на чужую территорию без визы и разрешения. Уроды! Или это уже говорил и сейчас повторяюсь?

Я налегал на весла, стремясь к противоположному берегу, казавшемуся более безопасным. Вероятно, обманчивое чувство, ну и пусть, но на душе все равно спокойнее. «Спокойствие, только спокойствие!» — так говорил товарищ Карлсон, а его мнению можно доверять. Знал, свинья летающая, толк в тонком деле сбережения собственных нервов. Пригодятся еще.

И тишина какая… В старые времена, помнится, здесь не протолкнуться было от снующих туда-сюда разномастных судов. Спокойнее стало только с начала девяностых, когда пассажирское судоходство на Оке умерло вместе с Советским Союзом. Пропали мешающие расцвету демократии «Ракеты», «Метеоры» и «Восходы» — проклятое наследие не менее проклятого прошлого. И правильно, нехера мешать победной поступи либеральных ценностей, торжественным маршем шагающих по трупам умерших деревень.

Да, опять повторюсь, тишина… Так плыл бы и плыл до самого Каспийского моря, изредка забрасывая спиннинг. Кстати, а почему бы и нет?

— Андрюш, ты как насчет обеда?

— Только за! — поддержал сын. — Что у нас сегодня в меню?

Вопрос риторический, кроме соли, в запасах только репчатый лук и большой пакет с картофельными оладьями, они же драники. Это вместо хлеба.

— Что-нибудь поймаем. Займешься?

— Ага, коробочку из сидора достань.

Я отпустил весла и передал Андрею весь рюкзак — сам упаковывал, сам и разберется. Он развязал тесемки и вытащил свое сокровище — намотанную на кусок пенопласта леску с крючками на поводках и воблером на конце. Там же оказался запас червей в старой брезентовой рукавице. Вот опарышей нет — мухи почему-то брезговали садиться на тушки тваренышей и размножались исключительно в выгребных ямах сортиров. Но копаться там, добывая наживку, как-то не комильфо.

Поплавок, почти понтон, плыл рядом с лодкой, удерживая крючки у самого дна, и оставалось только дождаться поклевки. Ловись, рыбка, больша да велика! Пока же можно чуть-чуть подогреть аппетит глотком-другим целебного настоя.

— Ты флягу не потерял? Которую Сотский давал?

— Обижаешь. — Андрей ловким движением фокусника предъявил искомое и вытащил из кармана серебряную с чернью рюмку — память о Ворсменском краеведческом музее.

Пили по очереди, закусывая ненавистными оладьями. Хорошо, ей-богу хорошо! Как в старые добрые времена, когда ранним утром над водой поднимается туман и не дает резвиться вездесущим и суетливым моторкам. Вот и сейчас кажется, что они выскочат из-за ближайшего островка с водным лыжником в оранжевом жилете на привязи и разрушат идиллию. А не они ли гудят? Вот и Андрей закрутил головой, прислушиваясь:

— Пап, это не мотор?

— Или Валера самогон на мухоморах настаивал.

— Я серьезно.

— Глюки это. Нервные.

— А это? — Сын показал фляжкой мне за спину.

Медленно обернулся — в нашу сторону мчался, хлопая днищем по мелкой волне, дюралевый «Прогресс» под двумя моторами. А в нем — четыре вооруженных помповыми ружьями человека. Если глюк, то слишком уж качественный.

— Добро пожаловать в Павловское княжество, путники! — Один из тех, кто был в катере, привстал и отвесил поклон. — Мы всегда рады добрым гостям!

Ага, рад он… как будто не вижу недовольную гримасу, перекосившую морду. Но слова приветливые — явно читает давно заученный текст. И вообще вся четверка производит странное впечатление — конические шлемы, алюминиевые кольчуги поверх бронежилетов, красные сапоги (наверняка с загнутыми носами, не вижу отсюда), бородатые лица. Ролевики, бля, ряженые. Не хватает только щитов и мечей. У одного, правда, на поясе резиновая дубинка и футляр с наручниками. Красавец, ему только еще погоны с тремя маленькими звездочками, и будет вылитый бывший участковый из Грудцино.

— Здрасьте! — Я изобразил как можно более глупую улыбку. Глупые всегда выглядят безопаснее. — А мы вот тут на лодке катаемся, рыбку ловим…

— И вам подобру! — Старший из бородачей явно не желал выслушивать объяснений. — Попрошу сдать оружие.

Он что, шутит? Даже ночью двустволка всегда стоит у кровати на расстоянии вытянутой руки. Легче без трусов пройтись по деревне, чем остаться безоружным. Послать в задницу с такими предложениями? Вряд ли прокатит — на вид ребята серьезные и уговаривать не будут, просто долбанут в надувной борт, и корми рыбок, Николай Михалыч. Тот, что на участкового похож, готов выстрелить хоть сейчас. Неприятный тип.

— Ну? — Старший изобразил стволом вопрос.

Бля, неприятно находиться по другую сторону мушки. Неуютно как-то. В знак согласия выставляю вперед пустые ладони:

— Да какие проблемы, командир? Конечно, все сдадим.

— Сотник, — поправил бородач.

Опс, да тут настоящее Средневековье! А что у него за ошейник, уж не гривна ли серебряная? Она самая. Для полного соответствия образу только красного плаща не хватает. Или по должности еще не положено? Вот попадалово… Одно утешает — если играют всерьез, с полным погружением в эпоху, то сразу расстрелять не должны.