не лучившийся счастьем Шед окончательно скис:
— Устранить — это в прямом смысле, что ли?
— Кажется, я доступно выразился! Но это ещё не всё. Все так называемые «устранения» должны напоминать естественный процесс, чтобы никто не заподозрил внешнего вмешательства.
— Конечно, понимаю. И кто же эти счастливчики?
Корнут извлёк из ящика пустой лист и размашистым почерком накарябал имена. Надобности в такой секретности не было, просто бумага обезличивала, превращала людей в обыкновенные закорючки на белой поверхности. Чего только не сделаешь ради спокойной совести…
Глянув на список обречённых, Шед расплылся в злорадной ухмылке. Да уж, кому-кому, а этому такая работёнка доставит истинное удовольствие.
* * *
Безжалостный ветер трепал когда-то аккуратную причёску, от мелкой мороси волосы пропитались сыростью и теперь свисали неряшливыми прядями. Кутаясь в тонкую шаль и не оглядываясь по сторонам, Кэтт миновала тёмный переулок, заваленный грудами отходов с копошащимися в них склизкими крысиными тушками. Под ногами прошмыгнул серый комок и возмущённо запищал. Кэтт взвизгнула и отпрыгнула в сторону, но убедившись, что это всего лишь мерзкий грызун, облегчённо выдохнула и быстрее зашагала к концу переулка, где маяком зазывал спасительный свет фонаря.
Выбравшись наконец на проспект, она позволила себе расслабиться — здесь куда безопаснее, есть люди и даже изредка проезжают экипажи. До дому оставалось добрая половина пути. Ежедневно Кэтт тратила на дорогу целый час в каждую сторону, но найти подходящую работу в своём районе пока не удавалось. Платили на швейной фабрике из рук вон плохо, пришлось перейти на ночную смену из-за прибавки, но даже этого едва хватало на пропитание: стоимость услуг ворчливой старухи сжирала треть заработка. После того, как старший сын случайно порезал себе руку, оставлять мальчиков без присмотра Кэтт не решалась, потому приходилось жертвовать своей порцией на ужин, но ради детей она готова была отдать последнее.
Платье, трещавшее по швам после рождения первенца, теперь висело на ней, как на вешалке. Тело Кэтт высохло, кожа посерела, щёки впали, под глазами прижились неизменные тёмные круги. Она старалась лишний раз не смотреть на себя в зеркало — незнакомка в отражении казалась чужой, сломленной горем и тяжёлым трудом несчастной женщиной с потухшим взглядом. Весёлая румяная Кэтт умерла вместе с Нилом.
Прошло уже больше полугода после казни мужа, и не было ни дня, чтобы она не кляла себя за свой поступок. Кляла и оправдывала, а потом снова кляла, и так по кругу в бесконечном самоистязании. Самым ненавистным местом в доме вдруг оказалась спальня. Когда-то светлая и уютная, теперь в ней почти невозможно было находиться. Кэтт часто просыпалась от собственного крика: там, в тёмном углу, что-то ворочалось, чья-то тень… И Кэтт начинала плакать, зарывшись лицом в подушку, чтобы ненароком не разбудить мальчиков. Она просила у Нила прощения каждый день, каждый час, но легче не становилось. Себя простить она так и не смогла ни за гибель мужа — любящего, чуткого и доброго человека, ни за преданную ею дочку. А ведь Кэтт раньше гордилась своей жизнью: на улице её семья считалась самой благополучной и состоятельной. За мужниной спиной она не знала ни горя, ни забот, у них всегда было всё самое необходимое, и они даже копили на новый дом. Теперь же в неё и в её сыновей тыкают пальцами, сторонятся как прокажённых…
Недавно старшенький вернулся домой весь извалянный в грязи и с разбитым в кровь носом. На вопрос, что стряслось, он неохотно признался, что подрался с соседским мальчишкой, с кем раньше дружил не разлей вода.
— Мама, он назвал тебя порченной, а мою сестрёнку — выродком, — всхлипывая, оправдывался маленький защитник.
Кэтт уже свыклась с перешёптыванием за спиной, с одиночеством — подруг как ветром сдуло, — с осуждающими взглядами. Она даже смирилась со смертью мужа, с тем, что малодушно выдала дочь Легиону, но спокойно смотреть как страдают сыновья оказалось выше её сил. Переезд в другой район решил бы многое, но сперва нужно накопить денег, да и покрепче встать на ноги не помешает.
— Эй, крошка! — гнусавый голос выдернул Кэтт из раздумий. — Негоже красавицам бродить в одиночку в такое время. Может, составить тебе компанию?
Она подняла взгляд. У входа в кабак, украшенного гирляндой цветных фонарей, ошивались двое типов довольно отталкивающей внешности. Они не сводили с неё глаз, а тот, что в широкополой шляпе, плотоядно ухмылялся. Поначалу Кэтт подумала перейти на другую сторону проспекта, но всё же от этой идеи отказалась. Здесь было достаточно людно: в нескольких шагах беседовали три пожилых господина, припаркованный у тротуара экипаж с кучером охраняли двое осквернённых, чуть дальше слышался заливистый женский смех. Вполне безопасно, никто не посмеет её тронуть.
Опустив голову, Кэтт беспрепятственно прошла мимо тех двоих и уже обрадовалась, что всё обошлось, но спустя минуту до неё снова донеслись сальные шуточки — прилично поддатые мужчины последовали за ней. Не обращая внимания на гудящие от усталости ноги, она ускорила шаг, шёпотом моля Карну о защите.
— Куда ты так торопишься, красотка? — мерзкий голос, казалось, лип к коже и волосам, царапал слух. — Как насчёт пропустить с нами стаканчик-другой?
Кэтт огляделась — никого. Оживлённое место осталось позади, у кабака. Не возвращаться же туда, в самом деле! К тому же дорогу преградили эти двое. За спиной тяжело затопали, она ещё больше ускорила шаг, но один из преследователей легко нагнал её и грубо дёрнул за локоть, разворачивая к себе.
— Я с тобой разговариваю, шлюха!
— Прошу, отпустите, — залепетала Кэтт, остолбенев от ужаса.
— Ты должна отвечать, когда тебя спрашивают! — прорычал носивший шляпу.
— А ведь мы к тебе со всей вежливостью, — протянул другой. — Нельзя же быть такой грубой, детка!
— П-простите, я… Мне нужно идти… Правда! Пожалуйста… — Кэтт в отчаянии оглянулась по сторонам, ища помощи, но тщетно, да и кому захочется вступиться за незнакомку.
— Успеешь ещё, — державший её усмехнулся. — Сначала уделишь нам немного внимания, а потом можешь катиться на все четыре стороны.
Больно вцепившись ей в руку, он потащил её к тёмному проулку между домами. Кэтт вскрикнула, попыталась вырваться, но подонок зажал ей рот и хорошенько приложил спиной о стену:
— Заткнись, сучка!
— Ещё звук и я тебе рожу искромсаю, — в руке второго тускло блеснул нож.
Лезвие коснулось её щеки и всё, о чём Кэтт успела подумать, что сталь отчего-то холоднее льда, и как сильно будут плакать мальчики, если она не вернётся домой.
Носивший шляпу одной рукой принялся судорожно расстёгивать ремень на брюках, другой рукой сдёрнул с Кэтт шаль и запустил ладонь под
