площадки выровнены, на их месте уже вовсю забивались сваи, а кое-где рабочие мостили к уже забитым сваям какие-то деревянные конструкции. Недалеко от дома бабы Фроси был вырыт большой глубокий котлован, на дне которого полным ходом шла подготовка к масштабным бетонным работам.
Пока мы шли к старушке, мимоходом успели понаблюдать за «дружескими» отношениями между Буяновым и Степан Матвеевичем. Стоя на верхушке насыпи, они отчаянно жестикулировали, доказывая что-то друг другу. Сквозь шум работающей техники отчетливо доносились обрывки отборного мата, которым без зазрения совести они поливали друг друга. Закончилось всё тем, что Серёга показал Матвеичу дулю, а тот ему согнутую руку в локте. Окончательно расплевавшись друг с другом, они развернулись в разные стороны и пошли по своим делам, совершенно не обращая на нас никакого внимания.
Ухмыльнувшись, отец скосил на меня взгляд и кивнул на них. Я только пожал плечами.
Зайдя в хату к бабе Фросе, я застал там следующую картину. За столом на кухне расположилось трое бойцов из отряда Бурлакова. Старушка в огромных красных наушниках, надетых поверх косынки, ловко орудуя половником, разливала бойцам густой наваристый борщ, в котором плавали крупные куски мяса. На столе, кроме глубоких глиняных тарелок с борщом, стояла миска, до краев наполненная густой белоснежной сметаной. Мой вечно голодный взгляд сразу же притянула широкая плоская тарелка, находившаяся прямо посреди стола. На этой тарелке лежало аккуратно нарезанное тонкими ломтиками сало с мясными прожилками, отдельной кучкой очищенный чеснок, зеленый лук, петрушка и укроп. В чайном блюдечке густая темно-коричневая горчица, наверное, собственного, бабы Фроси приготовления. Буханка свежего ржаного хлеба на разделочной доске была нарезана на ровные продолговатые ломти, рядом лежали зеленыеи красные острые перцы.
От такого вкусно пахнущего натюрморта мой рот мгновенно наполнился слюной, и громко заурчало в животе. Увидев меня, бойцы дружно поздоровались, не переставая при этом активно орудовать ложками.
— Добрый день, баба Фрося. Как освободитесь, выйдите, пожалуйста, во двор, разговор есть, — сопроводил я сказанное жестами, вдруг из-за наушников она не услышит чего.
Она кивнула, вытирая руки о полотенце.
Баба Фрося появилась через пару минут со свернутой скатертью в руках. За ней вышагивали два бойца. Один тащил кастрюлю с борщом, а другой — огромный поднос с глиняными тарелками, ложками, хлебом, нарезанным салом и зеленью.
— Здравствуйте! — старушка поздоровалась со всеми нами разом, ненадолго задержав взгляд на моём отце. — Отведайте борща нашего кубанского, вы там в своих заграницах да столицах такого отродясь не пробовали! Присаживайтесь. Сначала поешьте, а потом и поговорим.
Баба Фрося постелила скатерть, а бойцы, поставив на стол кастрюлю с подносом и поздоровавшись с нами, отправились обратно в дом продолжать прерванный обед.
Мы молча расселись за столом, отец с интересом поглядывал на старушку.
— Ешьте-ешьте! Мне ребята много сегодня продуктов навезли, а я им борща настоящего кубанского наварила аж целых три кастрюли! Чувствую, теперь заказами завалят.
Она тихо засмеялась.
— Если в силах буду, приготовлю, конечно, почему нет. Ребята дюже хорошие, — старушка остро глянула на нас и проговорила неожиданно серьезно: — Крови на них много, но по долгу она, по приказу, а это кровь другая, на ней греха нет…
Баба Фрося мельком глянула на меня, затем на отца.
— А у тебя, паря, по принуждению. Но хороший ты, не обратился.
Потом чуть привстала, заглянула мне в глаза и улыбнулась:
— Человеком остался, не зверем.
Дед многозначительно посмотрел на меня. Я кивнул.
— Баба Фрося, тут такое дело. Вы оказались правы, то, что мы искали, мы так и не нашли.
Старушка сняла наушники с головы, но, поморщившись от шума близлежащей стройки, сразу же напялила их обратно.
— Хорошая штука, — она постучала согнутым пальцем по пластиковому корпусу наушников. — Ребята сказали — «активные» какие-то.
Она уселась на краешек лавочки, которая была намертво вмонтирована в грунт. Достала из кармана чистый, но сильно застиранный платочек и тихо забубнила себе под нос, обращаясь к кому-то, здесь невидимому.
— Вот он ваш любимый, постиран, поглажен, всё, как вы любите… Ну не подведите меня, мои хорошие, всё как есть расскажите, поведайте о судьбе гостей моих дорогих…
С этими словами баба Фрося постелила платок на свободный край стола, не занятый тарелками, и вытащила из кармана уже знакомую мне старую потрепанную колоду карт.
Так она это что, с картами так разговаривает?
Старушка быстро глянула на деда, вытащила из колоды одну карту и положила ее на платочек. Затем, не отрывая от деда взгляда, бормоча что-то себе под нос, вытащила из колоды еще три карты подряд и положила их сверху первой. Потом еще три сверху первых трех. Я в этот момент обратил внимание на ее ауру — она просто полыхала всеми цветами радуги.
— Тебе скоро домой надо… — кивок в сторону деда. — Проблемы там начнутся у вас… И только ты сам решить их сможешь. Другу вашему, — она слегка постучала пальцем по крестовому валету и глянула на нас с отцом, — тому, который там остался, опасность нешуточная грозит… Смерть.
Баба Фрося достала из колоды еще три карты.
— И делу всему вашему от этого большая потеря может быть.
Затем старушка положила всю колоду на платочек и, непрерывно что-то бормоча себе под нос, перемешала карты. Снова собрав их в колоду, пристально посмотрела на отца и, прикрыв глаза и опять что-то быстро зашептав, вытащила первую карту. И вновь не отводя взгляда, начала раскладывать карты, как и в первый раз. Приутихшая было аура разгорелась у нее с новой силой.
— У тебя, родимый, сплошные путешествия да приключения. Дорога, богатства, злато… Для тебя опасности нет, только выгода и удовольствие. И толку от тебя в Рыбачьем тоже нет. Ты тут бесполезен совсем! — старушка достала следующие три карты. — А вот... рядом с ним, — гадалка кивнула на деда, — твоя помощь точно не лишняя будет. И тоже... скоро уже.
Отец сидел молча, пристально глядя на бабку-гадалку.
Затем она перевела взгляд на меня.
— Ну, давай посмотрим, что там у тебя, паря!
Проделав те же самые, уже знакомые нам манипуляции с картами, положила на них руки и, тяжело вздохнув, опустила свой затянутый платком лоб на сложенные на столе руки. Молчала долго, минут пять. Я заметил, что аура ее при этом переливалась как северное сияние.
— А тебя, паря, ждет труд великий, — подняв голову, тихо проговорила она, даже не взглянув
