Почему-то вспомнилось, как они приезжали вместе на Сицилию и ночевали в разных комнатах. Бонни тогда казалось, что если он скажет вслух, что Кей — его любовник, это как-то унизит или испачкает их, сведет дружбу к чему-то пошлому и банальному. Как будто честь лорда может пострадать. И с чего он взял, что мама с папой ничего не поймут? Вон Роза поняла сразу, как только увидела их рядом — хотя они ни словом, ни жестом… ну да. Ни словом, ни жестом. Только на постановках он сам требует от артистов, чтобы они горели и желали внутри себя, не пытаясь показать страсть публике, и только тогда их страсти поверят…
Кажется, кто-то здесь полный придурок.
И трус.
И этому придурку с ума сойти как тепло от того, что Кей не стесняется их… связи? Фу. Глупое, пошлое слово. Их любви. Десять лет… правильно Роза над ними смеялась. Понадобилось десять лет, чтобы они оба сказали это вслух.
Придурки.
Поймав в зеркале за стойкой взгляд Кея, Бонни ему подмигнул. И Кей подмигнул и улыбнулся в ответ, открытой, счастливой улыбкой — в точности как тот странный парень на байке, с которым они собирали яблоки где-то в Восточной Европе.
10. 2:0, Сицилия проигрывает всухую
Выходили они из бара плечом к плечу. И ехали домой так же, касаясь друг друга. Домой. Какое прекрасное слово! В чертовой квартире на Ист-Сайде Бонни так и не почувствовал себя дома, хотя Клау очень старалась создать для него уют и комфорт, и у нее даже что-то получалось, было в ней что-то такое домашнее, привычное. Даже во внешности. Может быть, Клау напоминала ему кого-то из тетушек или маминых подруг?
Вспомнив о Клау, Бонни поймал себя на том, что больше не злится и не обижается на ее обман. Не то чтобы ему было совсем все равно… да ладно, кому он врет? Плевать ему. Максимум — легкая досада и недоумение. Зачем Клау все это затеяла? Ради денег? Так не настолько Бонни богат.
Он невольно поморщился — думать о Клау было неприятно. И быть сволочью для нее — тоже. Она расплакалась позавчера, когда он собрал манатки и свалил в гостиницу, ничего толком ей не объяснив. Ну, некогда ему было. И просто не хотелось признаваться в собственном идиотизме, то есть стерильности. Ничего. Он помирится с Розой, а потом уже объяснит Клау, что ей нужен не он, а настоящий отец ее ребенка. Или хотя бы тот, кто сможет любить их обоих, зная правду. Интересно, от кого все же она беременна? Кей знает, но говорить не хочет.
Покосившись на Кея, Бонни встретил расслабленный, усталый взгляд с легким оттенком вопроса. Мол, ты хочешь что-то услышать от меня или пытаешься думать сам?
Сам. Сегодня — сам. Хотя мысль, назойливо вертящаяся в голове, ему чертовски не нравилась. Откуда он вообще взял, что Клау как-то связана с дядей Джузеппе? Дядя всего лишь радовался, что Бонни женится на хорошей девушке…
Вот оно! Дядя точно знал, что Клау — хорошая девушка. Никаких допросов, никаких материалов от СБ, даже ни единого подозрительного взгляда. Значит, дон Джузеппе либо разузнал все заранее, либо с ней знаком. Заранее не прокатит, Бонни сам не знал, что Клау будет его невестой. Итого — знакомы раньше.
Дядя Джузеппе и Клау. Черт. Опять дядя Джузеппе! Когда он уже перестанет вмешиваться в жизнь Бонни! Старый козел! Сам проверил, хороша ли девочка, да? Сукин сын! И «хорошая девочка» Клау — сука! Ни с кем она, видите ли, не была! А что собирается родить Бонни не сына, а брата — право, какие же это мелочи!
Черт. Доверчивый придурок. Если бы он сделал операцию на месяц раньше, до турне, ведь съел бы и не поморщился! Езу, какой же он придурок!..
— Кого ты задумал убить, Сицилия?
Бонни вздрогнул. Убить? Нет. Все же дядя, хоть и старый козел.
— Никого, — честно ответил он. — Так только, яйца оторвать.
— Еще один… — почти неслышно пробормотал Кей, лицо его при этом выражало что-то вроде «как я устал от этих придурков!»
— Еще? — переспросил Бонни.
Кей наморщил нос, не желая отвечать, и перевел тему:
— И что ты собираешься ставить дальше?
— Не решил пока. Хочется чего-нибудь свеженького, как «Нотр Не-Дам». Роза случаем не написала новый сценарий?
Вспомнив, как здорово им работалось вместе, Бонни мечтательно улыбнулся. Пожалуй, на этот раз он поставит мюзикл в Нью-Йорке, уезжать в ЛА на несколько месяцев он не готов.
— Роза… — Кей как-то странно на него глянул. — Роза пишет детектив. Кажется, детектив.
И только тут до Бонни дошло, что Роза может быть не в курсе, что он возвращается домой. То есть Кей наверняка знал, чем закончится их встреча в баре, но вот Роза…
— А она не будет против, что я… ну…
— Не будет. Не парься, братишка.
Бонни облегченно выдохнул. Раз Кей так говорит, значит, все в порядке. Ну, подумаешь, наорет на него, выпорет, все равно же простит. Не может не простить. Только надо сразу каяться, а не пытаться ничего объяснять. Объяснения — потом, когда она успокоится…
От картины того, как он будет просить прощения у Розы, снова встало. Скорее бы уже они приехали домой, все же пробки в Нью-Йорке это pipez какой-то! Да пешком тут дойти быстрее, чем ползти со скоростью черепахи!
— Ты сейчас похож на щенка, — хмыкнул Кей, сгреб его в охапку и прижал к себе. — Такой, знаешь: мы приехали? А долго еще? Может, уже приехали?
— Сам ты, — Бонни засмеялся и потерся щекой о его плечо, — зоофил.
— Ага. Сицилийские бараны сегодня и всегда.
— Мне нравится это «всегда».
— Бе-бе, — передразнил его Кей.
Так, пихая друг друга и перебрасываясь дебильными шуточками, он добрались до лифта, Бонни провел ключ-картой… похоже, он в глубине души знал, что вернется домой. Избавиться от ключа ему и в голову не пришло. Как и от обручального кольца.
— Кто бы сомневался, — хмыкнул Кей, с непередаваемо ироничной усмешечкой глядя на ключ-карту и кольцо на безымянном пальце.
— У меня не было шансов не вернуться, так, Британия? — Бонни прямо встретил его взгляд через зеркало.
— Ни единого, — серьезно кивнул Кей. — Иди сюда, чертова Сицилия, — и, когда Бонни прижался к нему, уткнувшись лицом куда-то под ухо, совсем тихо добавил: — ты мне нужен, Бонни Джеральд.
Наверное, в этот момент Бонни окончательно поверил, что все будет хорошо. Кей простил его, а значит и Роза простит. Он же любит Кея… их обоих любит. Наверняка Кей уже сказал ей, что они придут вместе.
— Роза? — позвал он, едва переступив порог.
Сердце отчаянно колотилось, ладони вспотели — все же он боялся, что она не просто выпорет его, как чертова сицилийского барана, а будет плакать. Ее слез он сам себе не простит, придурок, как он вообще мог так накосячить?!
— Роза? — повторил он, сделав несколько шагов к лестнице наверх. — Ты где?
