Бывшая тенора вдруг растерянно проговорила:
— То есть, чтобы быть звездой, необходимо все это?
И женщина ткнула пальцем в старательно свистящего в нужной тональности Артура. И в Машу с телефоном, что азартно записывала происходящее.
— Люди хотят прикоснуться, — нахмурилась Маша. — Чуть-чуть поучаствовать. Подглядеть, как создается волшебство. Ну, и понятное дело, переживают. Поэтому… Что во всем этом плохого?
— Ничего, — признала Анна. — Просто странно.
Маша записала кусочек видео. Вопросительно посмотрела на Анну.
— Катя в музыкальной комнате. Я провожу, — правильно поняла ее хозяйка дома.
— И чего приперлась? — приветствовала ее зеленая девчонка со злобным лицом. Дождавшись, однако, чтобы мама закрыла дверь.
— На тебя посмотреть, — в тон ответила Маша, которой тоже было, что этой козе сказать.
Зеленой всклокоченной козе в музыкальной комнате, что еще так недавно, в прошлой жизни, была для дочери Олеси совершенно непостижимой мечтой.
А тут — так просто, так естественно: Катя в «музыкальной комнате». Идеальная звукоизоляция, рояль с божественным звуком и за совершенно неприличные деньги. Пообщавшись с парнями, она начала разбираться в этой теме. И узнала стоимость всех этих удовольствий. Вон в руках у Кати — гитарка пафосная. Акустика от испанской «Ибанес». Да и скрипочка в шкафу за стеклышком — ой-мамочки-мои, по лейблу на футляре из натуральной кожи видно.
Насколько Маше известно про это зеленое жабье существо, то дочь Артура учится в ЦМШ и как раз со скрипочкой этой является победителем и призером неслабых таких музыкальных конкурсов. И как теперь ее по классике будут воспринимать в таком виде?
Маша оглядывалась и плевала на то, что Катя буравит ее ненавидящим взглядом. Если человек не ценит того, что ему дается изначально, бонусом на старте — такой человек просто дурак. Эту жабу бы в питерскую районную музыкальную школу. Чтобы заценила то, что есть. И тех, кто рядом.
— С чего вдруг тебе понадобилось на меня посмотреть? — вдруг резко взяла себя в руки девчонка.
Отложив гитару, она уселась за рояль — спина прямая, взгляд самый убийственный. Ха! Да после Левы в ударе — фиалка. Китайского производства.
Королевишна взяла несколько аккордов, прошлась в сложном пассаже — квартетовцам, наверное, понравилось бы. Аристократка…
— Ну, общаешься ты с папочкой — и общайся, — ее голос был подчеркнуто холоден. — Он тебя в дочки выбрал, так и ради бога. Идите оба в ёперный театр. Песни петь. Вот только не надо ко мне сюда приходить. Поэтому. Сделала папочке приятно. И досвидос. Свободны оба.
Нет, с аристократкой Катя погорячилась — те такими словами не говорят.
— Слушай, Катя… — примирительно начала Маша.
— Не буду я тебя, овцу, слушать, — взвизгнула Катя и едва не уронила крышку рояля себе на пальцы. Подхватила. Скривилась в сторону Маши, словно та была крысой с помойки.
Ар-ристократка!
Этого Маша уже не вынесла. Все мирные намерения испарились.
— Конечно, чего тебе меня слушать! — заорала Маша, уперев руку в бок и шагнув к королевишне. — Ты же стра-даешь! Сначала доведешь отца до нервного срыва — а потом страдать! Ах, как тебя обидели! Ах, бедненькая! А пока ты тут страдаешь за «Бехштейном», нам твоего отца вытаскивай!
— Ты… Да что ты…
— Это не я что, это ты — что! Ты трубку бросаешь, а он психует, между прочим. Ты вообще представляешь что Артур творит с психу? Или тебе неинтересно, обиделась — и хоть трава не расти?!
— Что? — зеленая мегерка вскочила из-за рояля. Ага! Проняло!!! — Да ты…
— Именно я, а не ты. Я с ним рядом, когда ему нужна ты. Дура зеленая.
— Не нужна я ему, — злобно сжала кулаки обиженная мегера.
— А ты спрашивала? Ты хоть поинтересовалась, каково ему, а? У меня даже видео есть. Показать? Или стыдно?
— Не надо мне твоих видео… — на тон ниже возразило зеленое и несчастное.
— Кто б сомневался, — хмыкнула Маша. — А я сняла. После концерта, на который ты не пришла. Он тебя ждал. Бегал смотреть, не пришла ли его доченька любимая… Ты хоть представляешь, как он тебя ждал и что с ним потом было?
Катя молча смотрела на нее с нечитаемым выражением лица. Маша даже погордилась собой — что проняло. Но недолго. Через пару секунд зеленое чудо-юдо опомнилось, в Машу испуганными черно-белыми птицами полетели нотные листы.
— Да какое твое собачье дело, ты!.. — заорала Катя так, что стекла едва не посыпались.
— Достала! — взбеленилась и Маша
Они замерли на мгновение, вперив друг в друга взгляды, в которых сверкали молнии, готовые вцепиться в волосы…
Позорную драку предотвратил звук открывающейся двери и голос Катиной мамы:
— Девочки, я принесла вам…
Мгновение — и они обе оказались за роялем. Рядышком. Не сговариваясь. Катя заиграла что-то весьма неклассическое, нервное и такое классное, что сразу захотелось дрыгаться в такт и подпевать. Маша тут же навострила уши.
— У вас тут все хорошо? — в темных глазах Анны плескалось беспокойство.
Не такая уж хорошая звукоизоляция, подумалось Маше.
— Конечно, — с улыбкой отозвалась она, глядя на Анну честными-честными глазами.
— Конечно, — с теми же интонациями и синхронно с ней сказала Катя.
Прямо девочки-синички. За рояльчиком. На одной табуреточке. Только зеленая шевелюра Кати не вписывается.
— Чай и сладости, — кивнула хозяйка дома на поднос, старательно не обращая внимания на валяющиеся на полу ноты.
— Спасибо огромное, — улыбнулись ей оба юных дарования.
Анна оглядела комнату, с сочувствием посмотрела на валяющуюся на диванчике гитару, хотела сказать что-то еще, но сдержалась и вышла.
Тихо и плотно затворилась дверь, отсекая девчонок от остального мира. Катя снова заиграла что-то незнакомое, печально-пронзительное. Не обращая внимания на Машу, даже умудряясь почти не пихать ее локтем.
А Маша только вздохнула: вот как маме удается со всеми договариваться? И почему маму слушаются? Но не подключать же ее. И не хочется признавать свое поражение, и планы все насмарку пойдут.
— У тебя хотя бы в этот год яблоки не по счету были, — вырвалось у нее. Как-то очень тихо.
— А при чем тут яблоки? — не поняла Катя, но играть прекратила. Руки замерли на рояле.
— От нас тоже папа ушел. В этот же год. И знаешь, мне есть с чем сравнивать.
— И как тебе ощущения? — злобно выдохнула Катя.
— Отстой, — устало и почти равнодушно сказала Маша. Возвращаться и переживать все по новой совсем-совсем не хотелось. Но поздно — горечь с обидой уже нахлынули, делая ее маленькой и беспомощной девочкой. Не нужной любимому папе.
