Потом Бен сказал:
– Звезды сегодня красивые…
Что я расшифровал как «Простите, что я вел себя как полный урод».
А Чарли сказал:
– И небо в Эндовере не такое.
Что я тоже расшифровал как «Простите, что я вел себя как полный урод».
Я посмотрел на небо. Звезды правда очень ярко сверкали. Я сказал:
– А вы знаете, что на самом деле мы состоим из звездной пыли? Практически все химические элементы, обнаруженные на Земле, возникли в самом сердце звезды!
И это был не просто крутой факт – это расшифровывалось как «Я прощаю вас обоих за то, что вы вели себя как полные уроды».
– Из звездной пыли? Вот это класс, – сказал Чарли.
А Бен сказал:
– В жизни не видел столько звезд. Поглядите вон на ту!
– Это не звезда, это Юпитер, – объяснил я.
– Откуда ты знаешь?
– Гляди, он намного ярче и формой похож на диск.
– А, точно.
– Между прочим, он состоит в основном из газов.
Бен сказал:
– Как наш Чарли.
И мы все заржали. Потому что Бен был не так уж неправ. Чарли испускал убийственные луковые газы.
– Пока что можете ржать, – сказал Чарли. – Посмотрим, как вам будет весело ночью, когда я буду пер-деть вам в лицо, пока вы спите.
От этой перспективы мы резко перестали смеяться. – Как думаете, – спросил я, – если долго смотреть, мы увидим падающую звезду?
– А если увидим, ты какое желание загадаешь?
Это был чересчур серьезный вопрос, поэтому я сказал:
– Чтобы Чарли перестал пердеть. Ну или мир во всем мире.
– А я бы загадал себе друзей получше, – сказал Чарли и наступил мне на ногу, что я, пожалуй, заслужил. Потом он добавил: – Но вообще-то, если честно, я бы загадал, чтобы мама перестала все время долдонить насчет брокколи и дала мне спокойно удовлетворять мои плотоядные инстинкты.
Бену, видно, это не понравилось, потому что он сказал:
– И что, вот этого ты хочешь больше всего на свете?
– А помните, как в третьем классе, когда медсестра в школе измеряла нам рост и вес, некоторым дали с собой письмо для родителей?
Мы с Беном кивнули.
– Ну вот и мне дали. И сразу – это не совпадение! – мама посадила нас всех на свою идиотскую диету «Андерсоны переходят на здоровый образ жизни!». Начала покупать авокадо и киноа целыми мешками. Она считает, что я жирный.
– Ты не жирный, – сказал я. – Ты просто… ну… как бы сказать… плотный.
– Ты так думаешь? Плотный… Плотный… – Чарли покатал это слово на языке. – Хм, мне нравится. Звучит солидно.
– О, солидный – тоже хорошее слово. Тебе идет.
Чарли повернулся к Бену:
– Знаешь что? Ты прав. Это было плохое желание. На самом деле я хочу, чтобы мама поняла: мне нравится быть таким, какой я есть.
Бен кивнул:
– А вот это нормальное желание.
Мы немного помолчали. А потом Бен заговорил – очень тихо, но я все-таки расслышал:
– Я бы загадал, чтобы Бекки куда-нибудь делась, а мама с папой снова стали жить вместе.
– И тогда ты был бы счастлив? – спросил я.
– Ага.
– Но они же все время ссорились, разве нет?
Это был невинный вопрос, но Бену он не понравился. Он скривился, как тогда, когда ел лук.
– Заткнись, Фред. Ты ничего не знаешь о моих родителях!
Мне бы смолчать – но я не смолчал:
– Не смей говорить мне «заткнись». Сам заткнись.
– Ты заткнись.
– Нет, ты заткнись.
И все это ты-заткнись-нет-ты-заткнись опять пошло по кругу. Наконец Бен психанул. Он вскочил, навис надо мной и завопил:
– Буду говорить тебе «заткнись» сколько захочу! Думаешь, ты самый умный? Достал уже всех своими фактами. Можно подумать, кому-то интересно, что лук и чеснок близкие родственники!
Вот это было уже слишком. Людям нравятся мои факты! Я тоже вскочил и уставился на него в упор:
– Не обязательно на меня злиться только потому, что твои предки друг друга ненавидят.
Даже в тот момент, когда я это говорил, я уже понимал, что говорить этого не стоит, но не смог удержаться. День был долгий и трудный, и я, должно быть, устал, и эмоции у меня зашкаливали. У Бена, наверное, тоже, потому что дальше все понеслось как лавина. Бен тоже уставился на меня в упор:
– Ты думаешь, ты самый умный. А ты – такой же дурак, как твой папаша.
Вот! Он ткнул меня в больное место. А потом сразу же ткнул еще раз:
– Ой, прости, я забыл. Он же тебе не папаша.
И вот тут уже психанул я. Схватил его за грудки и сказал:
– Ну-ка повтори.
А Бен засмеялся и сказал:
– А то что?
На это у меня ответа не было, и, к счастью, между нами протиснулся Чарли:
– Парни, успокойтесь, а? У меня вот пакетик «Скиттлз», давайте его разделим и…
Но Бен, продолжая смотреть на меня в упор, сказал:
– Отвали, Чарли.
И не глядя выбил «Скиттлз» у него из руки, и они раскатились по всей палубе.
Чарли так и не удалось «попробовать радугу», как предлагает реклама «Скиттлз», и нельзя сказать, что он воспринял это добродушно. Он толкнул нас обоих и сказал:
– Не смей говорить мне «отвали»!
– Да ты тут вообще ни при чем, – сказал я, но Чарли это не успокоило, а, наоборот, конкретно разозлило.
– Как это на вас похоже! Вечно ржете надо мной, вечно я у вас лишний!
Мне показалось, что у Чарли серьезные внутренние проблемы.
– Ты что, тоже хочешь подраться? – спросил Бен.
– Да, хочу!
– Ну ладно.
– Так что, деремся? – спросил я.
Если быть стопроцентно честным, то, произнося эти слова, я уже о них жалел.
Бен толкнул меня в грудь – сильней, чем требовалось.
– Да, деремся, – сказал он.
Я вцепился в его футболку и сказал:
– Ну что ж. Готовься к смерти!
Мне казалось, это звучит угрожающе.
Тут Чарли обхватил нас обоих так крепко, что мы стали как трехголовое чудище с двенадцатью конечностями. Что делать дальше, я понятия не имел. Я никогда раньше не дрался и точно знал, что Бен и Чарли тоже никогда раньше не дрались. Поэтому мы просто стояли, ухватив друг друга за футболки, и то тянули, то толкали. Не знаю даже, ударил ли кто-то кого-то, – может, и нет. Мы просто раскачивались и шатались от одного борта яхты к другому, пока не случилось неизбежное, а именно: мы упали за борт.
