И я раздеваюсь, забираюсь в тёплую воду. Стоило бы пораньше лечь и заснуть, потому что подняться мне предстоит до рассвета, но так не хочется вылезать.
Меня разбудили осторожные шаги. Кажется, служанка заглянула.
– Вернись через десять минут, – приказываю я.
Испуганный вздох, и девочка опрометью бросается прочь.
Я дожидаюсь хлопка двери, выбираюсь из остывшей воды, закутываюсь в полотенце и перебираюсь в спальню, под одеяло.
Служанка возвращается вместе с мужчинами. Вдвоём они забирают бадью, она уносит пустые вёдра.
Я снова проваливаюсь в сон.
А за час до рассвета меня будит браслет – время возвращаться.
Глава 11
Освежив лицо остатками лосьона, я улыбаюсь своему отражению в зеркале. Дурнушка? Красавица! Любо-дорого посмотреть. Расцвела, похорошела. Может, предложить сестрёнке беспрерывную семидневную молитву как способ преображения? Или это будет слишком жестоко с моей стороны? Тц, посмотрим на её поведение, всё же безоговорочно доверять воспоминаниям Нишаль нельзя.
Переодевшись в нижнюю сорочку и выданную жрецом серую робу, я набрасываю на плечи сложенное в несколько слоёв свадебное платье. Туфли тоже беру свадебные. И, крадучись, выбираюсь в коридор. Отвод глаз превращает меня в невидимку, и я, чтобы не озадачивать лакеев самовольно распахивающейся дверью, шмыгаю через чёрный ход.
Тащиться пешком к храму я не собираюсь – строгой зависимости между затратами энергии и расстоянием, на которое открыт портал, нет, три метра и триста метров «стоят» приблизительно одинаково. Я ныряю в проулок и выплетаю сперва чары очищения – они смоют следы портала, а затем открываю проход.
Шаг.
Портал схлопывается за спиной, а я оказываюсь в собачьих хоромах. Квадрат приблизительно два на два метра, потолок высокий, по крайней мере макушкой я по нему не скребу.
Я стелю платье на циновку, сверху сваливаю заколки – новый имидж начнётся с причёски, я на ощупь собираю волосы в хвост и закалываю самым крупным гребнем. Не совсем то, что хотелось бы, но сойдёт.
Задрав подол, я полностью ломаю утончённый образ и сажусь на циновку, скрестив ноги. Не стоять же на коленях до прихода жреца. Я рассчитываю, что он придёт на рассвете. Но вдруг протянет до полудня?
К счастью, жрец не заставляет меня ждать слишком долго.
Из задумчивости – я перебираю в памяти всё, что знаю о магическом фоне и способах воздействия на него, знаю постыдно мало, но ведь раньше необходимости не было – меня выдёргивает тихий скрип засова. Как я пропустила шаги?!
Я торопливо оправляю подол, сажусь на колени, благочестиво складываю перед собой ладошки, прикрываю глаза. Не только для того, чтобы выглядеть эффектно, но и банально для того, чтобы сберечь глаза.
Дверь медленно открывается.
Чего уж там, из будки должно не просто пахнуть, а вонять со страшной силой. Но ничем плохим не пахнет, лосьон и вовсе оставил легчайшие цветочные нотки.
– Ох…
Я медленно открываю глаза, поворачиваю голову:
– Старший брат, почему…?
– Сестра?!
Смотрю на него честнейшим взглядом ничего не понимающего человека:
– Старший брат, что случилось? Почему вы прерываете мою молитву всего через час?
– Нишаль, девочка, ты жива?!
А вот и дядя прорезался…
Похлопав ресничками я плавно поднимаюсь и выхожу под лучи восходящего солнца.
– Нишаль?!
Да-да, господа, вы верно мыслите, я прекрасна как богиня.
Я свежа, хороша и полна сил. Ничего общего с умирающей.
– Приветствую, дядя. Старший брат, неужели семь дней и ночей пролетели так быстро? Когда ты ушёл, я постепенно погрузилась в молитву, а потом… Может быть, я уснула? Мне кажется, со мной случилось что-то очень хорошее, но я не могу вспомнить…
Я рассуждаю, будто говорю сама с собой, но при этом внимательно отслеживаю реакцию жреца.
– Сестра, Небеса благословили тебя!
Спасибо, старший брат! Такого подарка я и не ждала, честное слово, чтобы жрец лично сказал…
Я стою потупившись, молчу. Дядя растерян, слуги стыдливо прячут серый холст плотной ткани. Память Нишаль услужливо подсказывает, что серый – цвет смерти, цвет траура. Короче, слуги прячут саван. Как мило с их стороны.
Спросить, что ли?
– Дядюшка, а что это такое? – киваю я на саван. – Почему… серый? Неужели с кем-то, пока я молилась, случилась бела?
– Это… Нишаль, не обращай внимания. Ты, должно быть, устала. Ты выполнила своё покаяние, и Небеса вознаградили тебя. Пойдём домой?
– Дядя, я бы хотела остаться в храме навсегда. Здесь я узнала, что такое душевная безмятежность.
Мой благородный порыв дядю совершенно не радует, и он твёрдо качает головой:
– Нет, Нишаль. Ты забыла? Скоро фестиваль Света. Брат вернётся в столицу. Как ты можешь уйти в храм, не дождавшись отца?
– Ох, дядюшка! – я притворяюсь испуганной и прикрываю рот ладонью. – Дядюшка, я не имела в виду ничего плохого. Я не обдумала всё тщательно. Моя голова ещё не совсем ясная.
– Нишаль, я не виню тебя. Просто ты должна сейчас вернуться домой, а обо всём мы поговорим позже.
– Да, дядюшка. Дядюшка, старший брат, перед возвращением домой позвольте мне взойти к Небесам?
Храм не без причины построен в форме пирамиды. Поднимаясь на вершину, человек поднимается к небу. Но это всё лирика. Меня интересует, конечно же, не сама пирамида, а люди. Чем больше зрителей у моего преображения, тем надёжнее.
Возможно, дядя и отказал бы. Но как он может сделать это при жреце? Отказав, он будет выглядеть неразумным тираном, душащим чистый порыв девушки, получившей благословение самих Небес. Поэтому дядя вынужденно кивает, но на робу мою смотрит неодобрительно, как же, я покажусь людям в рубище. А мне между прочим идёт. По крайней мере не уродует, как те кошмарные платья, которые носила Нишаль.
Я чинно следую за мужчинами.
Мы проходим мимо пустующих гостевых домиков, выходим к пирамиде.
Упс, просчёт – храм вроде бы один из главных, а на пирамиду поднимаются всего две небольших группы, и одна спускается. Впрочем, не до капризов, работаю с тем, что есть.
Поклонившись перед пирамидой в знак особой почтительности, я начинаю восхождение. Не зря я тренировалась. Я двигаюсь плавно, выдерживаю ровный неспешный темп, какой подобает грациозной юной леди.
Группа спускающихся всё ближе. Впереди, держась за руку горничной, идёт дама лет пятидесяти. Статная, некогда красивая, но сейчас не её лице следы давней усталости, а морщины лишь подчёркивают увядание. За дамой две юные леди. Дочери? Младшие родственницы? Я пытаюсь вспомнить, была ли Нишаль знакома хоть с кем-то из них, но память молчит.
