— У меня куда-то запропастился степлер, вот решила поискать в соседних кабинетах, — ложь, в которую с трудом можно поверить. Каан изгибает бровь, задумчиво качает головой. Сегодня он не похож на вчерашнего уставшего, местами растерянного человека, которого застали врасплох. Сегодня он тот самый высокомерный тип, на расстоянии внушающий чувство нервозности и раздражения.
Сегодня во время ланча я успела съездить к брату, подбодрить его своей улыбкой, смехом, опуская все, что сейчас делаю. Для Алекса я устроилась в бюро переводов, хожу к его адвокату и жду суд. Мое сердце разрывалось от безвыходности, от потухшего взгляда брата, от того, что мысленно он смирился со своей участью. Мне так хотелось ему сказать, что осталось немного потерпеть, что я почти у цели, вот-вот найду те самые бумаги, которые помогут ему доказать свою невинность. Но приходится молчать, сдерживать в себе слова, приходится контролировать свои эмоции и не поддаваться порывам. Например, как сейчас. Глядя на Каана, очень хочется стереть с его лица это внешнее спокойствие, хочется заставить его переживать, рыдать от боли, от бессилия. Хочется, чтобы он в полной мере почувствовал, что чувствует человек, стоя на краю пропасти.
— Что по поводу футбола? Предложение все еще в силе? — подходит к столу, берет из стакана карандаш и крутит его в руке. Я все это время смотрю ему в глаза, смотрю с вызовом, смотрю так, словно вот-вот сообщу ему нечто такое, что заставит его побледнеть.
— Конечно, — улыбаюсь, сжимаю двумя руками степлер.
— Буду вас ждать внизу, — карандаш на место, кивком головы приказывает мне выйти из кабинета. Я бы еще раз осмотрела кабинет Алекса, но тогда у Каана могут возникнуть вопросы, на которые я не собираюсь отвечать.
Сердце у меня в присутствие Бергикана сразу же оказывается где-то в горле, мешая дышать. Его взгляд невозможно проигнорировать, он обжигает. Перед дверью своего кабинета, я оборачиваюсь. Встречаемся глазами. Он близко.
— До вечера.
— До вечера, — и я скрываюсь в своем «аквариуме», жалею, что стены здесь прозрачные, вся я на виду. Каан стоит не дольше десяти секунд, уходит в сторону своего кабинета. Когда его спина исчезает в коридоре, достаю мобильник, звоню Эмбре.
— Алло.
— В его кабинете ничего нет. Никаких вещей. Даже личных.
— Я подумаю еще, как проникнуть в систему холдинга Бергикана, — в голосе Эмбре слышу решимость, а мне страшно. Я четко понимаю, что это нарушение закона, что за такое упекут всех, меня тоже, как подстрекательницу.
— Где мне сейчас искать?
— Остается его заместитель и сам Бергикан.
— То есть я должна проникнуть в их кабинет?
— Да, Лея.
— Это невозможно. Я не захожу к ним в кабинет просто так, без них подавно.
— Придумай что-нибудь. Ты ж понимаешь, что все самое ценное на виду лежать не будет.
— Да, ты прав. Я попробую.
— Береги себя и будь осторожна, — на этом мы разъединяемся. Потом я пытаюсь работать, но мои мысли крутятся вокруг того, как мне попасть в кабинеты руководителей. Это возможно только вечером, когда все уйдут. У меня начинает болеть голова, идей ноль, а рабочее время подходит к концу, нужно переодеваться и идти вниз, где меня будет ожидать Каан. Идея пригласить начальника на матч принадлежит Мелек. Когда над планом думает одна голова — это хорошо, когда три — это еще лучше. Соседи, превратившиеся в друзей, сейчас для меня стали существенной поддержкой в текущей жизни. Без Эмбре и Мелек я бы не знала, что делать, как помогать брату. Мы даже вместе пришли к выводу, что нужно сменить адвоката, на более профессионального. Эмбре плотно занялся этим вопросом три дня назад.
Что касается футбола. Мелек предположила, что проведенное время вне офиса поможет руководителю холдинга проникнуться ко мне доверием. Ей мой план очарования Бергикана не очень нравится, но идеи подбрасывает. Главное, сейчас не сдать себя с потрохами.
— Господин Каан, вы готовы провести увлекательно вечер? — Каан меня ждет не в машине, как я почему-то думала, а возле стойки информации в холле. Окидывает меня оценивающим взглядом с ног до головы, улыбается. Иронично.
— Готов. Всегда готов к чему-то новому, — задерживаю дыхание, почему-то мне кажется, что сейчас он говорит не о футболе, а обо мне. Я всматриваюсь к его карие глаза и задаю себе вопрос: знает он обо мне все или нет. Ни взглядом, ни улыбкой, даже вздернутой бровью не дает мне этого понять. В полном раздрайве эмоций заставляю себя улыбнуться.
— Честно, я не очень в футболе разбираюсь. Знаю только ключевые моменты, где ворота, где голкипер и что через тайм команда меняется воротами, — на ходу сразу объявляю уровень знаний в спорте. Вместе выходим из бизнес-центра. Каан открывает мне заднюю дверку джипа и кивком головы повелевает садиться. Сглатываю. Это будет испытанием, потому что в лифте я едва дышала, находясь с ним наедине.
— В моей семье любили лыжный спорт. Родители часто отправлялись на горные вершины, чтобы с ветерком спуститься с них.
— Сами вы на лыжах катаетесь?
— Нет. Я предпочитаю шахматы. Самый безопасный спорт в мире, который могли только придумать, — от его взгляда хочется спрятаться, потому что смотришь в глаза, и все плывет в голове, губы сами тянутся в дурацкую улыбку, и забываешь, кто перед тобой. Он сейчас мне напоминает гипнотезера, который мог ввести толпу людей в транс и повелевать ими.
До стадиона доезжаем в молчании. Каан задумчиво все это время смотрел в окно, а я не знала, о чем с ним разговаривать. Да и не до разговоров. Нервы натянуты, тронь, сорвусь.
— Господин Каан, — как только машина останавливается, и мы выходим из нее, к нам сразу спешит крепенький мужчина невысокого роста. Он с каким-то трепетом смотрит на Каана, полностью игнорируя мое присутствие, льстиво улыбается.
— Лея, — Каан оборачивается ко мне, прикасается к моей руке выше локтя. Я стискиваю зубы, борясь с желанием отодвинуться. — Отдай этому человеку свои билеты, а мы пойдем в вип-ложу.
— Почему? — сердито сверкаю глазами. — Простые трибуны слишком омерзительны для вашей персоны, господин Каан? Какая разница, где сидеть, смотреть матч?
— Отдай билеты, — Каан словно не слышит меня, для него неважно чужое мнение, чужие решения. Я протягиваю один билет толстому дяде. — Надеюсь вы его просто отдадите кому-то, а не продадите.
— Лея. — точка в предложение, холодный прищуренный взгляд, я понимаю, что не смогу приблизиться к этому человеку настолько близко, чтобы потом уверенно заявлять о его доверии к себе. Нет. Этого не будет, потому что все его поведение, все его поступки, вся его жизнь противоположна все, что у меня есть, чему я верю.
— Приятного вам просмотра, господин Каан, — отворачиваюсь и иду ко входу на стадион, легко теряясь в толпе болельщиков. Толпа меня несет, как поток воды. Меня не особо проверяют на КПП, только шире улыбаются, увидев женское лицо. Я немного теряюсь, но радостные турки подсказывают, где мое место. Когда сажусь на пластиковое сиденье, просунув руки между коленками, смотрю на поле. Вокруг шумят, громко и быстро говорят, смеются. В многотысячной толпе болельщиков чувствую себя лишней.
