— Спокойнее. Точно нет?
— Точно!
— Что, — прищурился Шерхан, — он тебя даже не раздел?
Я не понимала, знает он, что произошло в кабинете Александра Сергеевича или нет, и оттого не знала, как отвечать. Боялась подставиться. Если он не знал — нужно было утаить, что его брат снял с меня блузку и сделал массаж. А если знал — ни в коем случае не утаивать. И оттого, что я не знала, что сказать и испугалась его гнева, слезы брызнули из моих глаз и двумя струйками скатились по щекам.
— Ясно, — вздохнув, сухо сказал Шерхан. — Значит, уясни себе раз и навсегда, — тяжело глядя на меня, проговорил он, — во-первых, ты мне не врешь. Вообще. Ни в чем. Потому что, если ты мне соврешь — я тебя накажу. И финансово в том числе. Это понятно?
— Да, — кусая губу, закивала я.
— Умница, — сухо сказал Шерхан. — Во-вторых, тебе с ним работать. Возьмут тебя скорее всего, в этом я уверен. Но если ты ему отдашься — он потеряет к тебе тот интерес, который нам нужен. Этот интерес следует только подогревать. Ты точно с ним не трахалась?
— Точно… — прошептала я.
— И не сосала ему?
— Нет… — покачав головой, снова прошептала я.
— Слезы вытри, — сказал Шерхан, протянув мне салфетку.
Я сделала, как он сказал и хлюпнула носом.
— Все, успокойся, — произнес Шерхан уже мягче. — Он тебя только раздел, да?
Опустив глаза, я кивнула.
— И массаж еще… — прошептала одними губами.
— Что? — подавшись вперед, спросил Шерхан.
— Массаж… — совсем тихо повторила я.
И тут Шерхан хмыкнул, а затем расхохотался.
— Ну, — сказал он, еще смеясь, — теперь точно возьмет. Просто сто процентов. Ну, братец, блядь… Ловелас херов. Массаж соискательнице — это что-то новое!
Не зная, как реагировать на эти его эмоции, но тем не менее почувствовав из-за них облегчение, я коротко пожала плечам и тоже улыбнулась. Робко.
— Он с меня только блузку снял, — сказала я. — Лифчик нет.
Шерхан зашелся новым приступом громогласного смеха.
— А лифчик почему нет? — сквозь смех спросил он, утирая указательным пальцем уголок глаза.
— Я не дала, — сказала я.
Шерхан взревел смехом. Аж на спинку скамьи упал. Он хохотал так, что, наверное, дрожали стекла и посуда в этом ресторане. Вот уж не думала, что мой рассказ вызовет у него такую реакцию. И глядя на него, я сама заразилась его весельем и, хихикнув пару раз, тоже засмеялась.
— Ладно, — немного успокоившись, сказал Шерхан. — Так даже лучше. Ты его вовремя тормознула. Теперь он будет только о тебе думать. Это хорошо. Плохо то, что он напор удвоит, а ты и так не особо жесткая девочка. Надо потренировать тебя здесь. Чтобы ты поувереннее в себе была. Знаешь что?
Он повернулся к официантам за стойкой бара. Я посмотрела туда же.
— Уволь того, что справа, — сказал он. — Хотя нет. Обоих.
— В смысле? — округлила глаза я.
— В прямом, — совершенно серьезно сказал Шерхан. — Это мой ресторан. А ты для них — моя женщина. Вот иди и уволь. Поскольку ты тут со мной — вопросов не будет.
— Я не могу, — сказала я.
— Можешь, — ответил Шерхан. — Они, между прочим, видели твой позор. Чем не повод? — он хохотнул. — Давай, Наташ, устрани свидетелей.
— Вы ведь… шутите? — с надеждой спросила я.
— Нисколько, — вмиг посерьезнел он. — Если ты будешь такой соплей бесхарактерной — чуть что в слезы, тебя мой брат уже в первый день твоей работы трахнет. Ощути свой новый статус. Сейчас после того, как поедим, поедешь сама в салон красоты и заставишь персонал обслужить себя по первому разряду. Я тебе с собой крутую карту дам. Ощути свой новый уровень. Стань потверже. Иначе мы завалим все предприятие. Поняла, нет?
— Наверное… — неуверенно сказала я.
— Так иди и уволь тогда, — кивнув короткостриженной головй в сторону барной стойки, сказал он.
Видя, что я не решаюсь вылезти из-за стола, он нахмурился и спросил:
— Или ты хочешь мне возразить?
Я машинально поджала губы, а потом сказала:
— Нет, не хочу.
— Тогда действуй, — жестко сказал Шерхан.
Я нехотя встала, выбралась из-за стола и, оправив платье, направилась к барной стойке. Спиной я буквально чувствовала, что Шерхан внимательно наблюдает за мной.
— Чем могу быть полезен? — обратился ко мне один из ребят, когда я подошла ближе.
Вихрастый и улыбчивый блондин лет двадцати, он был явно младше своего темноволосого коллеги, которому на вид было примерно двадцать пять-двадцать семь. Темноволосый протирал тарелку белоснежной тряпкой, а блондин, подавшись через стойку ко мне, сосредоточился на ожидании моего ответа.
— Вы оба, — сказала я, — уволены.
— Чего? — не понял блондин. Темноволосый даже замер, во все глаза уставившись на меня.
— Я говорю: вы здесь больше не работаете, — сказала я. — Можете прямо сейчас собрать вещи и ехать домой. Расчет получите в бухгалтерии.
Я старалась говорить громко, чтобы Шерхан все слышал. Судя по его репликам из-за стола:
— Ребят, вы оглохли? Валите нахер из ресторана! Новая управляющая меняет персонал! он все прекрасно слышал.
Я чувствовала себя ужасно, но старалась вести себя так, как велел Шерхан. Быть более жесткой и решительной. Я прекрасно понимала, что эти два парня тут вообще ни при чем, но то, что они видели, как Шерхан меня отшлепал, действительно придавало мне сил и решимости.
— Мне еще раз повторить? — с нажимом спросила я, стараясь соблюсти максимальную строгость в мимике и голосе, на которые только была способна.
Темноволосый пожал плечами, поставил на барную стойку тарелку и кинул поверх тряпку. Блондин попробовал возразить: — Простите, а… ведь… у нас ведь…
— Вы уволены, молодой человек, — сказала я. — Можете идти домой прямо сейчас.
Он снова захотел что-то сказать, но видимо передумал. Переглянувшись с темноволосым, он направился к выходу в подсобное помещение. Темноволосый последовал за ним.
Прикрыв глаза, я выдохнула, развернулась и пошла к улыбающемуся Шерхану, который продолжал сидеть вполоборота за столиком.
— Эй, парни! — крикнул он.
Официанты остановились и посмотрели на него.
— Ко мне подойдите, — сказал он, поманив их рукой, как недавно меня.
Они снова переглянулись, остановились и в итоге послушались: развернулись и подошли к Шерхану. Одновременно со мной.
— Садись напротив, — сказал он мне.
Я снова забралась за стол и поправив платье и волосы, посмотрела на стоявших рядом с Шерханом ребят. На их лицах царило недоумение.
