– Пора бы разбудить это сонное царство.
Эверт вертится на месте в поисках кресла, организовывает его откуда-то из глубины комнаты, опрокинув при этом что-то.
– Ваше величество?! – взволнованный крик камердинера слышится далеко за пределами комнаты. – Ваше величество! Ваше!.. Величество!
Он наконец врывается в покои, вертится по сторонам, поражая воображение своими алыми икрами. Даже в часы скорби личный слуга короля не изменил себе в ярких и броских нарядах. Вот и сейчас на нем бордовая ливрея, отделанная сверкающей золотой нитью, слепяще белая блузка, темно-зеленые панталоны и ярко-алые чулки. Чудо-птица, а не слуга!
– Фольгюс, сделай, пожалуйста, кофе его величеству и…
Он не договаривает. Открытые двери пропустили не только Фольгуса и храп валяющихся на пороге опочивальни гвардейцев.
– Что за напасть?.. Этот день когда-нибудь закончится?!
Траубе думает сделать Эверту замечание. На кой черт он сделал амулеты, которые бессильны перед его чарами? Конкретно в данную минуту сэгхара очень легко заподозрить в покушении, измене, шпионаже или еще в чем-то таком. Траубе знает, что это все бред, но конкретно момент с амулетами раздражает его и неимоверно.
– Где ты говоришь мой племянник?
Где-то вдалеке слышен звон, но с каждой новой секундой он становится все громче и громче, за ним приходит другой звук – очень похожий на шуршание камыша, а там и вовсе слышны далекие, но все же различимые женские визги. Затем что-то глухо бахает так словно нечто огромное неожиданно ухнуло в пустоту. Дельвиг переводит взгляд на Генриха, ожидая ответ на свой вопрос.
– В темницах.
Эверт Дельвиг бледнеет. Он открывает рот, чтобы спросить у Траубе о новом защитном амулете для мальчика, но тут же захлопывает его. Кто мог догадаться об этом? Не хватало только, чтобы мальчишка устроил хаос в королевских чертогах!
– Я высеку его, – говорит он совсем тихо. – Милорд, прошу вас, останьтесь с королем!
Камердинер говорит тихое «ой». Он всегда так делает, стоит ему видеть новое заклинание. Надо признать, что главный маг эффектен в творимых им чарах. Есть в них что-то театральное, но подобные «фокусы» граф Дельвиг позволяет себе только на территории дворца.
– Скоро буду!
Эверт тает в воздухе, оставив после себя голубоватую дымку, что остается неподвижной какие доли секунды, но не тает, как это могло ожидаться, а поднимается и подходит к королю, склоняясь над ним и рассеиваясь окончательно.
– Стража!
Камердинер подпрыгивает на месте от окрика Траубе. Последнему не понадобилось много времени, чтобы связать одно с другим. Что-то происходит во дворце, а именно в его темницах. Он примерно представляет, что конкретно упало и какую именно пустоту завалило!
– Траубе! Тьма тебя побери! Это ты?! Ну чего же ты орешь?!
Эверт появляется в покоях через несколько минут, как раз к принесенному кофе. Сонный король, Траубе и вновь испугавшийся камердинер смотрят на то, как тот стоит посреди комнаты, удерживая в своих руках двух извивающихся мальчишек, один из них кричит:
– Я больше не буду! Не буду! Правда не буду!
– Верю! В академию, сегодня же! – рычит сэхгар. – Прекрати вырываться! Сейчас же!
Тогда как другой шипит разъяренной кошкой, ударяет Дельвига по ноге, а потом и вовсе визжит, вырываясь и бросаясь на кровать к королю.
– Чокнутая!
Бросает побагровевший Дельвиг и непонятно, что причина вдруг изменившегося цвета его лица: боль в икре или все же наконец достигшее его бешенство.
– Крысы! – выдыхает она, указывая на пол под собой. – Убери их сейчас же!
Траубе, королю и слугам непонятно, о чем она, но до тех пор, пока комнату не начинают заполонять крысы. Они копошатся внизу серо-черной массой, в то время как девушка продолжает стоять на кровати, держась за витой столбик и повторять с ненавистью:
– Сцццуки! Ненавижу! Как же я вас ненавижу!
Глава 8– Сцццуки! Ненавижу! Как же я вас ненавижу!
Вновь этот смех! Почему мужчин так забавляют женские визги? Один «Стрейндж» не смеется, стоит хмурый и сморщенный словно перезрелый инжир, держит Джонатана за ухо и не сводит с нее мрачного взора. Она бы помогла своему маленькому спасителю, отбила его и высказала ему все, но черт! Лира в ужасе! Она до смерти боится этих тварей!
– Что это?
– Крысы!
– Они непохожи на крыс! – говорят у нее под ногами, и Лира взвизгивает еще раз. – У крыс ведь хвосты.
Она и не заметила, как ней подползло это рыжее, усеянное кудрями и веснушками чудо. Мужчина поднимает лицо, блестя взглядом голубых глаз, а потом вновь смотрит на шумно дышащих животных.
– Это не крысы, – восклицает злобное графье, которое чуть было не оторвало ей ухо. – Это недоразумение!
Джонатан молчит. Ему надо молчать, отрицать все и не признаваться ни в чем. Мы договорились, что всю вину, если что, я возьму на себя.
– Такое же, как эти двое!
– Сам ты недоразумение!
Отчего-то ее задели слова этого упыря. Это он магией владеет уж сто лет как, а ей досталось то, что досталось и то, бракованное!
– Индеек ты убрал, а этих не можешь?!
Она не может сдержать улыбки. Птички так забавно носились по камерам, пугая своим грозным видом их тюремщиков. Ох и повеселилась Лира, наблюдая за этой проклинающей все и вся группой!
– По-твоему, лучше бы это были птицы? Они огромные, шумные и гадят!
– А эти не гадят?!
Зачем они прибежали сюда?! Почему они преследуют ее?! Они такие гадкие!
– Эти не менее противные!
Она что сказала это вслух?
– Вызвали сами, вот и убирайте сами!
Лира не может этого сделать и, откровенно говоря, не взялась бы за это. Волшебная палочка, которую сделал для нее мальчик оказалась бракованная. Она просила совершенно другого, а не вот этого всего!
– Я ничего не делала!
– Я тем более!..
– Тихо!!!
Лира никогда бы не подумала, что можно кричать вот так без рупора и спецэффектов. Подобным голосом обладал старикан-директор из фильма о мальчике со шрамом, но и то он прислонял к себе палочку.
– Молчать! Я сказал!
Затихли и замерли все. Даже крысы. Происходящее в комнате здорово напомнило ей картины Василия Пукирева. Атмосфера на них обычно изображена гнетущая, краски темны, люди изображены мрачными и замершими, с такими же злыми глазами и разинутыми ртами.
У них тут все один в один.
Мужик в красной ливрее, с подносом в руках, взобравшийся на банкетку рядом с кроватью и тот вписывается в стиль знаменитого художника.
