— Да смочь-то смогу, но должен заметить, странные у тебя несколько вкусы…
— Брось уже свои шуточки, я тут о серьёзных вещах говорю. Скорее всего Шелленберг ведёт эти самые переговоры на нейтральной территории — в Швейцарии, это самый очевидный выбор — потому как он всё же не дурак и не захочет инкриминировать себя у себя же дома. Скажи этой женщине, чтобы следовала за ним, как тень и глаз с него не спускала, пока он ещё тут, в Берлине. А как только он решит «съездить отдохнуть на пару дней» в Швейцарию, я сразу же дам тебе знать. И думается мне, что ждать он нас долго не заставит…
* * *
У Эрнста было одно отличительное качество: если кто-то имел глупость перейти ему дорогу, он никогда не оставался в долгу. Вот и сейчас, председательствуя за большим круглым столом с Мюллером и Полем — человеком, отвечающим за концентрационные лагеря — вместо того, чтобы слушать их доклады, он безотрывно буравил взглядом сидящего напротив него шефа внешней разведки Шелленберга, который изо всех сил старался избежать этого самого тяжёлого взгляда.
Будучи приглашённой стенографисткой, я сидела у окна со своим блокнотом и время от времени переводила взгляд от Шелленберга, всё более неуютно ёрзающего на своём стуле, к Эрнсту, чья ухмылка становилась всё более широкой, словно тот чуял дискомфорт подчинённого.
— Герр обергруппенфюрер? — шеф Бюро Экономического Управления Освальд Поль осторожно позвал Эрнста, который, похоже, не только пропустил мимо ушей весь его доклад, но ещё и последовавший за ним вопрос в отношении «одалживания» части лагерных заключённых для работы на местных фабриках по вооружению.
Шеф РСХА наконец перестал пытать Шелленберга игрой в гляделки и лениво повернул голову в сторону Поля.
— Что?
— Я просто хотел узнать ваше мнение по данному вопросу…
— Моё мнение заключается в том, что если кому-то нужны работники, то я с удовольствием одолжу им пару человек из своего личного состава. — Австриец откинулся на спинку стула, заметив, как Шелленберг резко вскинул голову от своих бумаг. — Некоторым из них полезно было бы приобщиться к физическому труду, а то без регулярных упражнений они энергию свою не в то русло начинают направлять.
Поль и шеф гестапо Мюллер обменялись быстрыми взглядами. Вальтер Шелленберг потерял-таки своё обычное хладнокровие и нервно сглотнул.
— Простите, герр обергруппенфюрер, — начал он с плохо скрытым раздражением в голосе. Эрнст был единственным человеком, который умел без труда вывести его из себя, и от этого Шелленберг ещё больше его ненавидел. — Но я не понимаю ваших намёков.
— А кто сказал, что я вас имел в виду? — Эрнст вскинул бровь, протянул руку к столу, поднял свою чашку из тонкого фарфора и отпил немного кофе. С такой же нарочитой неторопливостью он выбрал бисквит с икрой с серебряного подноса, стоящего перед ним, и начал смаковать свой завтрак, не отрывая глаз от шефа разведки. — Или у вас есть причины так дёргаться от каждого моего слова?
— У меня совершенно нет никаких причин, герр обергруппенфюрер. Поэтому-то я и не понимаю всех этих постоянных обвинений с вашей стороны. — В его голосе прозвучала почти что искренняя обида.
— Обвинений? — Эрнст рассмеялся. — Нет, дружочек мой. Если бы я хотел предьявить вам какие-либо «обвинения», то разговаривали бы мы сейчас в «офисе» группенфюрера Мюллера, в подвале. Понимаете, о чём я?
Сам Мюллер тоже неловко заёрзал в своём кресле, явно не имея никакого желания оказаться вовлечённым в перебранку между шефом РСХА и шефом внешней разведки; судя по его быстро отведённым глазам, идея строить заговоры против австрийца вместе с Шелленбергом ему теперь не казалась такой уж привлекательной.
Поняв, что придётся отверчиваться самому, Шелленберг решил играть роль обиженной жертвы до конца, и выпрямился на своём стуле.
— Если вы хотите что-то мне сказать, герр обергруппенфюрер, то я бы предпочёл услышать это как есть. Потому как бросать против меня завуалированные намёки в присутствии других я нахожу просто безвкусным.
Эрнст громко расхохотался.
— Безвкусным? Как вы сами повторяете на каждом углу, дорогой мой Шелленберг, я — австриец. Как простому народу, плевать нам на ваше прусское «безвкусно» с высокой колокольни.
— Я прошу прощения, герр обергруппенфюрер, но я не собираюсь сидеть здесь и служить мишенью для ваших совершенно необоснованных атак! Прошу вас освободить меня от присутствия на данном собрании.
— Да идите себе, никто вас не держит.
Едва ли не хихикающий шеф РСХА проследил взглядом за тем, как Шелленберг салютовал присутствующим в зале и с видом оскорблённой невинности чуть ли не бросился вон за дверь. После этого Эрнст сладко потянулся, закинул руки за голову, переплетя пальцы, и остался в этой расслабленной позе, явно довольный собой.
— Ничто так не поднимает настроение с утра, как хорошая шутка, а, господа? Так на чём мы остановились? Рабочая сила? Один из ваших будущих работников только что сбежал, Освальд, уж придётся вам ловить его самому. Зато сколько в нём энергии, он двадцати евреев стоит, клянусь вам! От вас только требуется эту его энергию, что он тратит на все свои конспирации, приложить к чему-то более конструктивному.
Всё ещё смеясь, Эрнст взял второй бисквит с подноса и подмигнул мне. Мюллер наконец решился поднять на него глаза.
— Герр обергруппенфюрер, вы хотите, чтобы я… Занялся чем-то конкретным…в отношении оберфюрера Шелленберга?
— Вы же не подразумеваете под «чем-то конкретным» расследование? — Эрнст изобразил на лице наигранное изумление. — Или вы что, и вправду намекаете, что мне стоит его в чём-то подозревать?
— Нет, герр обергруппенфюрер. Я только заключил это из ваших слов…
— Моих слов? — Эрнст нехорошо сощурил глаза на шефа гестапо, но ровно через секунду гнев в его глазах сменился на загадочную улыбку. «Понимай, как хочешь. Может, я и знаю что-то о ваших делах, а может и нет. Только вот в любом случае спать ты спокойно с сегодняшнего дня не будешь». — Меня просто забавляет издеваться над парнишкой, всего-то.
Берлин, 20 июля 1944
Отто Скорцени не зря хвастался званием самого верного друга Эрнста и самого ревностного его подчинённого. Всё, что от самого Эрнста требовалось, так это поставить задачу и преспокойно заниматься своими делами, зная, что его верный Отто через огонь и воду пройдёт, но приказ выполнит. Вот и на этот раз сияющий от уха до уха диверсант возник в дверях приёмной с таинственным свёртком под мышкой.
— Привет, красавица, — поприветствовал он меня дружеским подмигиванием. — Шеф занят?
— Отто, ты же знаешь, что для тебя он всегда свободен. Сейчас пойду скажу ему, что ты здесь.
Эрнст, как и ожидалось, сразу же отбросил в сторону документы над которыми работал, и пригласил нас обоих в свой кабинет, махнув Отто, чтобы тот закрыл за собой дверь.
— Это то, что я думаю? — он вытянул шею при виде свёртка Отто. — Отчёт?
