Книга Мама на нуле - Анастасия Изюмская

За окном стояла зима, морозная и несолнечная. Сын плакал и не брал грудь. Потом брал и снова плакал. Я умирала от нежности и беспомощности. И тут, конечно, все сочувствующие спрашивали, все ли в порядке у меня с молоком и, может быть, ему не хватает. То, что я не прекратила кормить грудью и не согласна кормить из бутылочки, – до сих пор для меня пример собственной стойкости и веры в себя и в свою интуицию; молоко тут ни при чем, но в минуту жизни трудную я вспоминаю, что тогда устояла.

У Миши с самого роддома болел живот, и надо было давать три разных препарата в разное время; на стенку я повесила специальный график. Отдельный график был про укладывания на сон. Шесть раз в день. Как граф Монте-Кристо, я вычеркивала эти шесть раз и думала: «Ну вот, осталось всего пять». Потому что засыпал сын только после получасового укачивания. Только на руках. Никакие фитнесы, бассейны и йоги предыдущей жизни не могли подготовить меня к тому, что я буду сутками носить на руках сначала три, а через месяц – уже четыре с половиной килограмма. Болели спина и рука (я узнала, что это одно из самых частых профзаболеваний молодых мам – болезнь де Кервена).

Мне казалось, что в моей походке на всю оставшуюся жизнь останется этот пританцовывающий, укачивающий ритм. Я не знала, что страшнее: просыпаться в ожидании этих шести укладываний или засыпать ночью, понимая, что только я начну дремать, как меня тут же поднимут, и так еще раз пять за ночь. Со всем этим примиряли только совершенно неповторимый младенческий запах, пухлость щек и нежность ресниц и позже – совершенно ангельские улыбки во сне.

Питалась я исключительно цельной овсянкой и приготовленной на пару индейкой, потому что не то в роддоме, не то медсестра из детской поликлиники напугали, что от любой другой еды живот у сына будет болеть еще больше (куда уж больше?!). Но сильнее всего в эти дни мне хотелось не запрещенной клубники с шампанским (кстати, на Западе рацион кормящей матери ничем не ограничен), а чаю с галетой, потому что каким-то парадоксальным образом, как только я принималась за этот «десерт», тут же срочно нужно было или кормить, или менять подгузник, или просто на ручки (о, сколько я выслушала: «Не приучай, а то потом на шею сядет!»).

Очень быстро я поняла, что ничего не помню из курсов об уходе за ребенком. К родам я была готова на все сто, а вот ко всему, что начнется после… Опытных бабушек рядом не было, подруги еще не родили, это был первый младенец в моей жизни! Я сутками сидела в интернете в поисках ответов на вопросы: пеленать или нет, прививать или нет, если высаживать, то как, соска или нет… Качество львиной доли информации у меня, как у профессионального журналиста, вызывало большие вопросы. Откуда все эти статьи без подписи? И кто эти люди, чьи имена стоят под публикациями?.. Все это было обильно приправлено мучительным ощущением, что если я сейчас ошибусь, то у этой ошибки будет очень высокая цена. Все время казалось, что я что-то упускаю. А еще в голове надо было держать раннее развитие: карточки Домана, кубики Зайцева, Монтессори или Вальдорф – что выбрать? Надо это моему ребенку? Нет? Как определить? Хорошо, что сил у меня на это тогда не было – все уходило на укачивание и борьбу с «газиками».

Моих коллег и большую часть друзей и знакомых страдания юного Вертера и его матери волновали не особо, у них стояли вопросы куда глобальней – политическая атмосфера в стране накалялась. Я одновременно оказалась отрезанной от привычного образа жизни, от привычных связей, от любимых занятий. Я чувствовала себя так, как никогда прежде, – в заточении. Через два месяца, в четыре часа утра, я ворвалась в комнату, где отсыпался перед рабочей сменой муж, молча вручила ему рыдающего ребенка и тут же вышла, потому что не могла слушать этот звук больше ни одной секунды. Мы взяли няню. Стало немного легче, хотя в основном няня занималась хозяйством – любое разлучение с ребенком воспринималось мною как предательство и вызывало невыносимое чувство вины. Еще через месяц потеплело окончательно, я возобновила занятия йогой и танцы, освоила слинг, что сделало меня мобильной (тротуары наши и транспорт для колясок приспособлены слабо), я могла перемещаться с младенцем куда угодно – и вот только тогда стало отпускать. Очень понемногу, потому что вслед за «животиком» начались «зубки» – и вновь бессонные ночи, а потом первые простуды.

Рождение ребенка, с одной стороны, стало большой и долгожданной радостью, чудом. С другой – все закрутилось вокруг этого маленького пищащего комочка, и в какой-то момент совершенно незаметно мы с мужем стали отдаляться друг от друга. Когда это произошло? Тогда, когда меня с головой накрыло материнством? Или когда он ушел спать в другую комнату? В какой-то момент оказалось, что нас почти нет. Есть мы как родители Миши, а нас как мужа и жены, как мужчины и женщины – нет. Попытки склеить разбитую чашку оказались безуспешны. Случился развод. И это была вторая история нуля. Но уже для другой книжки.

Что бы я себе, той, посоветовала, да и любой другой молодой маме?

Во-первых, не брать на себя много и сразу найти помощников – чтобы хотя бы первое время хлопоты с ребенком и по дому можно было с кем-то разделить. Относиться к себе бережно и внимательно, прислушиваться к голосу собственного тела: устала – значит, ложись и отдыхай.

Во-вторых, заблаговременно запастись детными приятельницами, для которых были бы понятны твои проблемы, у которых могли бы быть ответы на твои вопросы и которые могли бы просто выслушать.

В-третьих, обязательная личная терапия у психолога. Материнство сталкивает нас с таким, с чем мы никогда прежде не встречались, – от технических задач ухода за младенцем до глубинных переживаний, которые переворачивают всю жизнь вверх ногами.

В-четвертых, больше уделять внимание мужу – находить те часы или хотя бы минуты, когда вы только вдвоем и только для вас двоих.

Как бы там ни было, рождение ребенка – это, пожалуй, самый глубокий опыт в моей жизни, который действительно ни с чем не сравним. Это дорога навстречу себе, навстречу зрелости, полная самых удивительных открытий. Дорога, которая, однажды начавшись, уже не заканчивается никогда.