Она подчинилась. Ее колотил озноб, боль разливалась по телу, но вместе с тем… медленно, беспощадно, внизу живота скручивалась обжигающая спираль.
– Значило, всегда значило, – прошептала она, не отрываясь глядя в темные глаза короля Шедара. Они были темными, как горький кофе, и так же обжигали.
– Так не беги от меня, не отталкивай, – прошептал он. Дыхание с хрипом вырывалось из его губ, таких безумно-желанных, дарящих наслаждение на грани страдания.
Это было одновременно и горько, и сладко. До пресловутых бабочек в животе, до тихого стона оттого, что он так плотно прижимал ее к себе. До совершенно животного желания содрать с него рубашку и оставить ногтями борозды на гладкой коже, а потом отдать всю себя и стать единым целым, и сгореть, и возродиться из пепла…
И Льер не выдержала. Она впилась ногтями в его плечи и, приподнявшись на цыпочки, укусила за губу.
– Это тебе за то, что обманывал, – выдохнула хрипло и облизнула солоноватую каплю крови.
Комната смазалась вбок, когда Шедар подхватил ее на руки. Потом со стола с печальным звоном покатились чашки и тарелки. Льер откинулась назад, обхватывая его руками за шею, притягивая к себе ближе. Словно в горячечном бреду она ощущала, как комкаются атласные юбки, как с треском рвутся шелковые панталоны.
– Да, пожалуйста, – простонала, окончательно теряясь в обжигающем вихре.
Ее трясло, как в лихорадке. Все, чего она хотела – сейчас и здесь, грубо. Чтоб заклеймил собой и сделал своей уже навсегда.
Они даже не целовались, это куда больше походило на укусы, жалящие и подстегивающие тот огонь, в котором горели они оба. Потом Шедар на мгновение отстранился, тяжело дыша, посмотрел ей в глаза.
– Ты – моя, – жестко сказал он, – запомни. Моя.
– Твоя, – эхом откликнулась Льер, оплетая его ногами, – навсегда… только твоя. Я тебя люблю.
Конец.
