– А что это такое: «Три топора» и «Слезы Мичурина»?
Люка, обладающая тонким слухом, снисходительно вздохнула:
–»Три топора», девочка, это портвейн «777», а «Слезы Мичурина» – «Плодово-ягодное» вино. Если нагреть в духовке, получается вроде как глинтвейн – благородный напиток.
Она достала из духовки бутылку, стала разливать по глиняным прибалтийским стаканчикам. Один протянула Саше.
– Нет-нет, спасибо, я не пью! – испугалась Саша.
– Все мы не пили когда-то, – усмехнулась Люка и, задержавшись взглядом на Солнце и Саше, грустно вздохнула. – Какой ты красивый все-таки… И девочка твоя… Эх! Так и жизнь прошла…
– Господи, Люка, у меня и так душа изрыдалась, а тут ты еще… – всхлипнула Галина.
– Как будто кто-то тебя… – начал Кореец о наболевшем, но Галина решительно зажала ему рот ладонью:
– Не надо, слышишь! Все, не надо!
А Саша с робким изумлением посмотрела на Солнце. «Я – твоя девочка?..» – спросили ее глаза. «Как захочешь», – ответили его.
Раздался звонок в дверь. Галина испуганно дернулась.
– Да расслабься ты, – махнула рукой Люка. – Сейчас уже чего переживать – уже как будет, так будет. На вот, выпей! – Люка протянула Галине стакан, взяла свой, чокнулись.
Кореец пошел открывать.
– Спасибо, Галь, за книжку, – вспомнил Солнце, перелистал томик.
– Да ладно, – махнула рукой Галина. – Я же знаю, что ты читать не будешь. Может, продашь хотя бы. Все польза.
– Да, так вот, мы отвлеклись… – допив вино, продолжила деловую беседу Люка. – Это – список дешевых магазинов шмуточных, – она вручила Галине еще один исписанный листок. – В принципе, если крышу не снесет от загнивающего изобилия, то пособия твоего должно хватить на посылки в Союз. А Борька будет фарце загонять, грины покупать и посылать тебе. Я потом скажу, через кого и как это делать.
– Ой, да зачем это все! – с досадой поморщилась Галина.
– А чтобы ты себя там свободно чувствовала, вот зачем, дорогая моя!
– Ты смешная, Люка! Я отсюда уезжаю, чтобы от унижений, от низости сбежать. А ты мне предлагаешь там унижаться, но по-другому? Ну, что я – спекульша какая-то? – Галина невесело усмехнулась, а Люка неожиданно рассердилась:
– Унижаться, говоришь? Унижение, моя милая, это когда у тебя пары целых колготок нет! Извини, дорогой, – мимоходом бросила она Солнцу. – А обеспечивать себе достойную жизнь – это не унижение!
– …Да не умеем мы – ни я, ни Борька… – Галина долила себе вина.
Люка скептически сощурилась:
– Не умеешь – дома сиди! Там все такие поначалу: «Я не умею». А потом не успеваешь следить: у кого – ресторан, у кого – заправка! Вот еще послушай: есть один дядечка там, так он готов…
Солнце и Саша, не дослушав, вышли в коридор.
Кореец беседовал с краснолицым участковым, за спиной которого застыли два дружинника – комсомольца с каменными лицами.
Саша испуганно покосилась на Солнце, но он успокаивающе улыбнулся.
– Значит так, Палыч, – рубил ладонью воздух участковый, внушительно глядя на Корейца, – начальство одобрило, прям, говорит, очень культурно. Не отделение, говорит, у вас, а живой уголок. Оформил так оформил! И Лукич, прости Господи, Ленин то есть, как живой. Ветеран один зашел, так чуть не перекрестился. Очень, говорит, копия.
Саша прыснула, зажала рот рукой, Солнце мгновенно толкнул ее за стоящий в коридоре массивный старинный шкаф.
– Ну, я рад. Заходите, отметим, – без энтузиазма предложил Кореец.
А участковый с готовностью вынул из-за пазухи газетный сверток с предательски выглядывающим из него бутылочным горлышком и направился в комнату.
Увидев с порога поющих тувимцев, участковый обернулся к Корейцу:
– Ага. Культура малых народов Севера? Это хорошо. Одобряется.
Участковый уже собрался расположиться в мастерской, но, помедлив, оценил чрезмерное скопление юных неформалов и отступил обратно в коридор.
– Ты знаешь чего, Палыч. Я… в другой раз. – Участковый строго кивнул на комнату: – Не шалят?
– Нет, они дисциплинированные, – заверил Кореец.
– Ага. Подрастающее поколение, значит, – определил участковый.
Прижав палец к губам, Солнце заговорщицки улыбнулся Саше.
Участковый проследовал обратно к выходу:
– А вот еще что, Палыч, сказать забыл: для детской площадки материал только через месяц подвезти обещали. Все нервы, ёлки, издергали. Но ты готовься, Палыч. Надо, понимаешь, детям нашу, социалистическую сказку изваять.
– Если надо, изваяем, – не стал спорить Кореец.
Участковый еще раз с тоской глянул в комнату, потом – на цилиндрический газетный сверток, выдающий его сорокаградусное содержимое:
– А что ж с этой-то делать? Хотел же, ёлки, культурно посидеть с работником искусства. Ну, ладно, придется с ребятами в отделении за твое здоровье употребить, – принял нелегкое решение участковый и скомандовал: – Пошли, комсомольцы!
Огоньки смеха погасли в Сашиных глазах. Она снизу вверх смотрела на Солнце, и ей показалось, что это – «тот» самый момент. Когда что-то произошло, чему нет названия, и после чего уже не будет так, как раньше. Саше показалось, что между ними пробежал ток – как на макете в кабинете физики… И разве может взгляд проникать так глубоко? Глубоко, куда и свои-то мысли никогда не добирались… И что теперь с этим делать?..
Саша услышала стук закрываемой двери. Солнце отстранился и как ни в чем не бывало с шутливой укоризной покачал головой:
– Что это ты вздумала – над представителем правоохранительных органов при исполнении насмехаться?
– Я больше не буду. Честное пионерское! – подыграла Саша, хотя от этого всегдашнего тона Солнца сейчас стало холодно и неуютно.
Кореец, проходя мимо, тяжело вздохнул:
– Не жизнь, а Кафка! – И некстати спохватился: – Так я забыл, вы что будете: чай или кофе?
– Мы пойдем уже. – Солнце протянул Корейцу руку.
– Когда в дорогу? – спросил Кореец, прощаясь.
– Как только… А ты?
– По обстоятельствам, – неопределенно махнул рукой Кореец.
Саша снова ничего не поняла, но спрашивать уже не стала.
Выйдя от Корейца, пересекли дворик, странно непохожий на московский, скорее, какой-то южный: с деревянными террасами и лестницами, увитыми диким виноградом, и, поднявшись на второй этаж, вошли в темную квартиру.
– А теперь мы куда пришли? – в темноте спросила Саша.
Солнце зажег стоящую на полу настольную лампу. Она слабо осветила большую комнату, не страдающую избытком мебели: матрац на полу, старое кожаное кресло, приемник, служащий тумбочкой, урчащий холодильник да еще большой аквариум на полу.
