— Что это?
Он поднял взгляд.
— «Гри-гри». Это подарок. Предохраняет от дурного глаза. А что, бумаги нет?
Какое-то время она смотрела на Мака, потом положила амулет на место и достала лист бумаги для заметок.
— Стьюбенс, — повторила она, сделав запись. — Джек. Совиный переулок.
— Спасибо. — Мак взял бумажку и сунул ее в карман.
— Теперь сверните. Двухэтажный дом, крытое крыльцо.
«Командует так, словно сидит в патрульной машине», — невольно подумал Мак. В окнах горел яркий свет, из каминной трубы валил дым.
— Красивый дом. — Он вышел наружу. Рипли не стала дожидаться, когда Бук обойдет машину и откроет ей дверь. Тем не менее он снова взял ее за руку.
— Послушайте, Мак, я все понимаю, но не нужно провожать меня до дверей. Это же не было свиданием.
— Только потому, что вы этого не захотели. Кроме того, мы ели, беседовали и пили вино. Так что все признаки свидания налицо.
Она остановилась на крыльце и обернулась. Мак натянул забавную лыжную шапочку, из-под которой торчали светло-русые вихры. Он не сводил с нее глаз.
— Значит, вы хотите получить прощальный поцелуй?
— Конечно!
Ответ прозвучал так весело, бесхитростно и безобидно, что она улыбнулась, но только на мгновение.
Он сделал движение, неожиданное и невероятное. Оно было не быстрым, но таким гибким и неуловимым, что Рипли не успела опомниться.
Мак обнял ее и без всяких усилий привлек к. себе. Затем заставил Рипли немного откинуться, и ей показалось, что они не стоят, а лежат.
Голова у нее закружилась еще до того, как их губы нашли друг друга.
Шелковые. Теплые. Мягкие. Его губы не касались, не обхватывали, а просто всасывали. Теперь к головокружению добавилась волна жара, возникшая в пальцах ног, поднимавшаяся все выше и плавившая кости.
У Рипли вырвался негромкий стон, губы готовно раскрылись. Хуже того, ослабевшие руки со второй попытки поднялись и обвили его шею.
У нее подкосились колени. Рипли ничуть не удивилась бы, если бы ее тело сейчас растаяло и превратилось в лужу у его ног.
Когда Мак бережно отстранился, Рипли ничего не видела и не соображала.
— Нужно будет как-нибудь повторить это, — задумчиво произнес он.
— Ух… — Она забыла, как произносятся слова. Бук дружески дернул ее за волосы.
— Идите в дом, а то замерзнете.
— Ох… — Она махнула рукой, повернулась, как слепая, и уткнулась в дверь.
— Позвольте помочь, — тихо и очень серьезно сказал он, повернул ручку и открыл дверь. — Спокойной ночи, Рипли.
— Угу…
Она вошла в дом и тут же привалилась спиной к закрытой им двери, пытаясь успокоиться и отдышаться.
Безобидный? С чего она взяла, что он безобидный?
Она сделала несколько неуверенных шагов и опустилась на нижнюю ступеньку лестницы. Пришлось подождать, когда ноги снова начнут слушаться. Только после этого Рипли сумела подняться к себе в комнату.
«8 января 2002.
От 9 до 10 часов вечера. Время нью-йоркское.
Расшифровка стенограммы моей первой беседы с Рипли Тодд не займет много времени. Я не получил тех результатов, на которые надеялся. Однако произошли два важных инцидента, которые придется подробно описать в журнале наблюдений. В том числе мои личные ощущения.
Темперамент и стремление защитить свою невестку Нелл Тодд (сведения о которой содержатся в личном досье последней) заставили Рипли забыть про нежелание говорить о своем даре. И, как выяснилось сегодня вечером, даже про нежелание демонстрировать его. У меня сложилось впечатление, что ее предупреждение насчет Нелл было инстинктивным, а результат — незапланированным. Причинение вреда было скорее случайным, чем намеренным. Согласно визуальным наблюдениям, ожоги на моем запястье соответствовали расположению и форме ее пальцев. Это был не мгновенный ожог, а скорее равномерное увеличение тепла, которое ощущаешь, когда включаешь электронагревательный прибор.
Ее физические изменения в момент феномена заключались в расширении зрачков и усилении кровообращения.
Ее гнев тут же иссяк.
Думаю, что потеря самообладания и страх перед. тем, на что она способна, и являются причинами нежелания Рипли говорить и изучать природу своего дара.
Она интересная женщина, явно сильно привязанная к своим родным. Во всех остальных областях ощущаются уверенность в себе и полная непринужденность.
Она очень красива, когда улыбается».
Мак остановился и чуть не зачеркнул последнюю фразу, как не соответствующую действительности. Рипли не была красавицей. Да, привлекательной, да, интересной, но назвать ее красавицей было нельзя.
Однако журнал существует для регистрации личных впечатлений, напомнил себе Мак. Если он написал, что Рипли очень красивая, то не случайно. Раз так, пусть фраза остается.
«Второй инцидент произошел перед нашим уходом и, как я догадываюсь, дался ей труднее. То, что она удалила ожоги и сознательно продемонстрировала свои способности, говорит о сильно развитом чувстве справедливости. Это в сочетании с инстинктом, приказывающим Рипли защищать тех, кого она любит, пересиливает ее стремление к сокрытию своих способностей.
Надеюсь со временем узнать, какое событие или события заставили ее отречься от признания собственного дара.
Нужно снова увидеться с ней и проверить мои предположения».
— О черт! — пробормотал Мак. — Неужели нельзя быть честным даже в личном дневнике?
«Я хочу снова увидеть ее по абсолютно личным причинам. Мне нравится быть рядом с ней даже тогда, когда она ведет себя грубо и оскорбительно. Меня слегка тревожит мысль, что это удовольствие может объясняться именно ее грубостью. Кроме того, я испытываю к ней сильное физическое влечение. В отличие от восхищения, которое у меня при первой встрече вызвала красота Майи Девлин, и вполне естественных для мужчины фантазий, возникших позже, это-влечение куда более стихийно и, следовательно, трудно контролируемо. С одной стороны, я хочу осторожно и постепенно раскрыть сущность этой сложной женщины и понять, что она собой представляет. С другой стороны, я хочу…»
Нет, решил Мак, даже личный дневник нуждается в цензуре. Нельзя было доверить бумаге, что именно он хочет сделать с Рипли Тодд.
«Я обнаружил, что грежу о ней и представляю себя ее возлюбленным».
Вот это другое дело, подумал он, никаких интимных подробностей.
«Вечером я отвез ее домой, поскольку температура составляла около тридцати градусов по Цельсию. То, что она пришла сюда пешком и собиралась вернуться домой тоже пешком, говорит о ее упрямстве и стремлении к независимости. Ее явно смешили такие простые проявления учтивости, как помощь при надевании пальто или придерживание двери. Не оскорбляли, а именно смешили. Это обезоруживает меня.
