Ознакомительная версия. Доступно 35 страниц из 173
Нефедов, сказав, что у него дома была такая же «Leica», предложил сделать фотографии бойцов отряда, да и вообще, не против быть штатным фотокорреспондентом. Хотя пленки было теперь много, проблема была в другом – проявлять пленки и печатать фотографии было нечем и не на чем. Думаю, имея средства, данную проблему можно решить в городе. А средства у нас есть. Кроме вещей и писем в посылках нередко находились и деньги – чаще всего немного, десять-двадцать марок и далеко не в каждой посылке, но набрали больше пяти тысяч. Блин, что я за дурак, зачем письма велел сжечь? Подумал, что сведений из них не получить, и решил не связываться. Там же, наверно, тоже можно было найти какое-то количество купюр. Не додумался, тормознул, но сейчас жалеть поздно.
Кстати, кроме всего прочего в посылках часто попадались газеты и журналы, причем журналы часто с цветными вкладками, а пара так вообще были полностью цветными. На этих вкладках чаще всего изображались немецкие красотки, начиная с Марлен Дитрих и заканчивая мало-знакомыми модельками, хотя иногда были и мужчины, но эти всегда одеты. Вторым по значимости был сюжет с попирающим что-либо арийцем. Попирал он много чего, начиная от звезды Давида, кончая башнями Кремля или нью-йоркскими небоскребами. Последней была реклама, в том числе и так запомнившегося мне крема. Не понимаю, зачем использовать такой дорогой способ печати для банального показа вещей и продуктов. Конечно, часто проскакивали и другие картинки – например, торпедные катера, атакующие корабль под британским флагом, или красиво наступающие по нескошенным полям танки, но это уже чисто для разбавления сюжета. А вот черно-белых картинок такого плана было много. Короче, господин Геббельс не зря ест свой хлеб.
Проглядев эти, позволю себе сказать, почти произведения искусства, дал команду увеличить тираж листовок. В общем, ударим автопробегом по бездорожью и разгильдяйству. Хотя листовки у нас теперь и есть, но вот с их распространением уже намечаются проблемы – за предыдущие дни потеряли трех человек убитыми и пять лежат в нашем медсанбате с ранениями. Немцы, а скорее всего латыши, потеряли не меньше, так, по крайней мере, мне докладывают, но такой размен совершенно не радует. За последние полмесяца катастрофически упало качество разведки, теперь мы уже больше сведений получаем через посыльных из местных жителей или вообще мальчишек, чем от наших разведгрупп, вступающих в перестрелки не менее трех-пяти раз в день. Самолет тоже задолбал – постоянно крутится где-то рядом.
Очень похоже, что для немцев наше примерное месторасположение уже не является тайной вовсе, а не нападают, потому что боятся. По нашим неполным сведениям сил у них сейчас нет вовсе – гонят что возможно, на фронт, пытаясь заткнуть бреши, пробиваемые нашими войсками в их порядках. Каждый день Совинформбюро сообщает об успехах наших войск не только под Москвой, но и под Ленинградом, того и гляди со дня на день снимут блокаду с города Ленина, а от Москвы противника отбросили на десятки километров. Позавчера сообщили, что отбили Наро-Фоминск, вчера еще четыре города. Так к весне немцы, глядишь, и к нам откатятся, а мы уж их здесь встретим.
По-хорошему надо бы все одно новую базу строить, но зимой да еще при общей эйфории, что отсиживаться нам здесь осталось недолго, объяснить людям, что надо готовить запасные варианты отсидки, трудно. Не хочет никто делать лишнюю, а по зиме и очень трудную работу. Приказать, конечно, можно, но большинство не поймет. Актив-то понимает, тем более видя, как немцы сгоняют людей к железной дороге и заставляют копать траншеи и котлованы под блиндажи и огневые точки. Дорогу в предыдущие дни пощипали славно – за те десять дней, что прошли после спешного восстановления дороги, гитлеровцы вытаскивали из-под откоса еще четыре состава, это если не считать двух, что рухнули на участке, что идет на север от Полоцка. Вот у немцев таких раздумий, строить или не строить, нет. Нагнали народу, и пусть те мерзлую землю ковыряют. А главное, сделать мы особенно ничего не можем, как их разгонишь, если фашисты пообещали каждого десятого расстрелять, коли в срок не управятся.
Зря мы в эту расстрельную эпопею ввязались. Сразу после нашего гоп-стопа с эшелоном гитлеровцы опять начали хватать людей в городе и вдоль железной дороги, пообещав расстрелять их, если бандиты, то есть мы, не прекратят подрывы. Мы сдуру решили пугануть коменданта, что сами можем расстрелять пленных, а их у нас уже больше полутора десятков набралось. Ага, нашли с кем мериться. На следующий день немцы начали показательные расстрелы, ну а нам куда деваться… Короче, третьего дня пустили в расход последних двоих – думали, у фашистов хватит мозгов не нагнетать, даже предложили обменять пленных на заложников, но это уже был шаг отчаяния с нашей стороны. Что этим гадам стоило устроить обмен, а потом еще людей нахватать? Не стали, так и продолжили расстрелы посреди города, ну и мы выводили по паре человек на дорогу и там их кончали.
Теперь у нас больше пленных нет, кроме Вальтера, тот, как узнал про то, что творится, тогда еще не всех пленных в расход пустили, есть не мог, сидел в землянке и трясся. Думал, его тоже грохнем, но мы к нему уже как-то даже и привыкли. А коменданту мы второе письмо переправили, что теперь пленных будем брать только для допросов, после чего сразу уничтожать. Это сразу после его заявления об уничтожении не только взявших в руки оружие, но даже подозреваемых в сочувствии бандитам. Похоже, теперь у нас намечается полный беспредел и наплевание на любые законы, что мирного времени, что военного. Но не мы начали.
Зиновьев вошел без стука, но сразу спросил разрешения обратиться. Не нравились мне последнее время его взгляды, какие-то уж чересчур внимательные и уж больно себе на уме.
– Товарищ младший лейтенант госбезопасности, – ишь как официально, точно какую гадость задумал. – А откуда вы так хорошо немецкий язык знаете?
Ага, давно я этого вопроса ждал, надеялся, правда, что не дождусь, потому как нормальной отмазки так и не придумал. Что же, придется отмазываться по-дурацки.
– Тогда уж присаживайтесь, старшина, раз пошел такой разговор. Только давайте сначала определимся – что вас интересует больше: причина моего знания немецкого языка или личность сидящего перед вами человека? – О, как сразу подобрался. – Проблема в том, что ответа нормального у меня на ваш вопрос и нет.
И я слегка пожал плечами, ожидая реакции собеседника.
– Вашу, как вы сами выразились, личность, мы проверили, и еще будем проверять – внешне старшина спокоен, хотя я ощущаю его как сжатую пружину, – но сейчас меня интересует лишь заданный вопрос. Постарайтесь ответить именно на него.
– И как мне это сделать? Ведь вам или вашему начальству наверняка уже известно, что и в школе, и в институте я французский учил. Точнее, старался, но ни Татьяна Ильинична, это наша школьная учительница, ни Анастас Ефимович, что пытался вбить в меня эту науку позже, так в целом и не преуспели. Мать даже репетиторов пыталась нанимать, но быстро поняла, еще в школе, что дело это безнадежное, только деньги на ветер выбрасывать. Ну не давался мне сей предмет! И что – зная все это, вы поверите, будто я за те полтора месяца, что в одиночку по лесам бегал, сумел немецкий выучить? На котором до войны, кроме «Рот Фронт», ни единого слова произнести не мог. Вот и получается, товарищ старшина госбезопасности, что единственным нормальным, материалистическим объяснением этого казуса будет одно: перед вами сидит матерый враг, для которого этот язык родной.
Ознакомительная версия. Доступно 35 страниц из 173
