По окончании необходимых работ на шлюпе мы с величайшим удовольствием и нетерпением вступили в разговоры с добрым нашим Такатаем-Кахи, с которым мы при помощи переводчика господина Киселева могли теперь обо всем объясняться с большею против прежнего удобностию. На первый наш вопрос, где находятся соотечественники наши, сказал он нам, что они живут здесь в Хакодаде, и что для окончательных переговоров и выдачи их прибыл уже из города Матсмая сам губернатор Хаттори-Бингоно-ками. Мы разговаривали с ним дружески о многих других обстоятельствах, заслуживавших наше и его любопытство, и сообщили ему то, что после нашей с ним разлуки в России известно стало, а особливо о конечном поражении французов. Он уехал от нас исполненный радости более о последнем обстоятельстве, в котором он принимал искреннее участие, и дав обещание приехать на другой день, чтобы ввести шлюп в гавань. Чрез всю ночь во многих местах по берегу видны были огни, и одна дозорная байдара, в близком от нас расстоянии на якоре стоявшая, не оставляла нас до самого отхода с сего места.
28 сентября поутру приехал к нам Такатай-Кахи. Мы, снявшись с якоря, стали лавировать в Хакодадейский залив, и чрез несколько часов шлюп поставлен был по назначению его в самом лучшем месте на якорь, расстоянием от города менее пушечного выстрела. После сего объяснил он мне законы своей земли в рассуждении европейских судов: что нам запрещается ездить на шлюпках по гавани, что во все время нашего здесь пребывания при шлюпе будет находиться день и ночь караульная лодка, и что все нужное для нас с берегу будет привозимо на особых казенных лодках; также, что строгим в городе от начальства объявлением запрещается жителям ездить на российский корабль.
К вечеру поехал он от нас на берег для подробного извещения своего начальства об исполнении возложенных на него поручений в постановлении российского корабля в определенном месте на якорь, обещаясь на другой день к нам приехать.
Город Хакодаде, второй по величине своей на сем острове, лежит в южной части оного на покатости высокой круглой горы, возвышающейся на полуострове, омываемом с южной стороны Сангарским проливом, а с северной и западной – пространным Хакодадейским заливом, весьма удобным для помещения большого флота. С восточной стороны полуостров соединяется узким и низким перешейком, чрез который видно открытое море и низкая земля. По северную сторону залива простирается обширная долина, имеющая пятнадцать или двадцать миль в окружности, ограничиваемая с трех сторон хребтами высоких гор. Посреди сей долины лежит большое селение Онно, в котором жители особенно прилежат к земледелию, в других же приморских местах главный промысел у жителей состоит большею частью в рыбной ловле. О сих подробностях узнал я по возвращении наших пленных. Они были ведены чрез помянутый город и по дороге видели всю сию пространную долину, обработанную наилучшим образом, чего в других местах не заметили.
Сия гора, при которой лежит город, может для приходящих судов служить самым лучшим приметным знаком для входа в залив как по круглой своей фигуре, показывающейся в отдаленности, так и по тому, что отстоит совсем отдельно от других на довольном расстоянии. С западной стороны она кончается высокими отрубами, из которых в одном есть большая пещера, издалека с моря усматриваемая. С южной и западной стороны полуострова берег весьма приглубый, не имеет никаких отмелей или подводных камней, и к нему можно безопасно подходить на близкое расстояние. С северной же стороны в заливе к городу берег имеет отмели, и близ оного становятся только небольшие суда. От выдавшегося посредине города мыса идет почти на одну треть широты сего залива каменный риф неравной глубины. К северной и восточной сторонам залива глубина к берегу постепенно уменьшается, к западной берег очень приглуб и земля кончится отрубами.
По приближении мы увидели не весь город завешенным, как было в Кунашире, но токмо некоторые места по горе и по окружностям оного. С помощью зрительных труб по берегу залива мы приметили в шести местах занавесы. Тут были, как мы после узнали, японские крепости. Наши пленные, проходя мимо оных, могли их заметить, когда их вели по сей дороге из Матсмая в Хакодаде. Сверх того от сего места до города по низменному берегу вновь были построены пять крепостей, снабженные достаточным гарнизоном. Они находились одна от другой не в дальнем расстоянии, на двести или триста саженей от морского берега.
С самого прибытия нашего на сей рейд мы были окружены со всех сторон чрезвычайным множеством гребных судов всякого рода и величины, наполненных обоего пола людьми, приехавшими из любопытства посмотреть европейское судно, которое для них было немалою редкостью, ибо в сем заливе, сколько мне известно, из мореплавателей прежде нас был только за двадцать два года, и то на охотском транспорте «Екатерина», командир штурман Ловцов, сопровождавший господина Лаксмана. Следовательно, многие из жителей никогда европейских судов, а тем более военных, не видали, и потому с чрезвычайным нетерпением всякому хотелось подойти ближе к борту. От сего происходили между ними немалые ссоры и распри. Бывшие у борта караульные доссины (японские солдаты) для соблюдения порядка и прекращения распрей беспрестанно кричали им не приближаться к шлюпу. Но столь было велико любопытство зрителей, что приказание сих караульных, впрочем, весьма уважаемых народом, терялись в великом шуме и не имели действия. Для приведения в послушание толпящегося народа доссины принуждены были употреблять железные палочки, обыкновенно носимые ими за поясом на длинных шелковых шнурках.
Они не разбирали ни состояния, ни пола, кроме старости, уважаемой ими, как мы при сем случае заметили, во всех состояниях, и били сими палками всякого, кто осмеливался нарушать приказание. Чрез сие мы избавлялись немалых беспокойств, а иначе столько бы людей взошло на шлюп, что нам самим невозможно бы было тогда ничего делать за теснотою, и мы нашлись бы принужденными употребить силу для согнания их, чего нам при начатых сношениях делать крайне не хотелось. Строгость доссинов принудила всех любопытстствующих составить около нас на определенное расстояние круг, за который ни одно судно не смело подходить ближе к шлюпу.
В таком положении покрывали они залив на великое пространство, и когда передние по удовлетворении своего любопытства оставляли свои места, то следующие занимали их, и не прежде все вообще расставались с нами, как по наступлении ночи. В сие время никому уже к шлюпу приближаться от бдительных доссинов позволяемо не было, кроме тех, кои присылаемы к нам были по приказанию начальства, но и сии без предуведомления о себе доссинов всходить на шлюп не смели.
В следующий день поутру мы увидели выехавшую из города шлюпку под белым флагом (на шлюпе также всегда на передней мачте поднимался, в одно время с кормовым военным белый флаг). Вскоре шлюпка пристала к борту, и к нам на шлюп взошел почтенный наш Такатай-Кахи с одним матросом, бывшим у нас лоцманом. Он привез от себя мне, офицерам и команде хорошей рыбы, зелени и арбузов. Его матрос нес за ним узелок, в котором я усмотрел платье. Войдя ко мне в каюту, он попросил у меня позволения в прежней своей каюте переодеться, сказав, что матсмайский губернатор весьма доволен отзывом об нем приезжавшего в Кунашир первого главного начальника Сампея, и что он в нынешнем важном случае назначен быть переговорщиком, для чего, по японским законам, дана ему привилегия, а при исполнении такой возложенной на него лестной обязанности должен он надевать особое чиновническое церемониальное платье во время сообщения мне переговорных пунктов.
