Глава 25
Меч в крови дракона, или За державу больше не обидно
«Значит, меня сейчас должны во что-то посвятить, – подумал Виктор. – Посвятить в некоторые моменты – значит, в некоторые тайны. А потом меня отсюда выпустят? И вообще, в живых оставят? Хотя какая разница, если из-за этого начнется атомная война. А начаться она может и здесь. Ну, просто от технической ошибки…»
– Наверное, Светлане Викторовне проще ввести в это дело господина Еремина, – продолжал Гаспарян, – или товарища Еремина? Как нам вас лучше величать, Виктор Сергеевич?
– Лишь бы не «гражданин Еремин». Хотя, раз мне оказано высокое доверие участвовать, тогда лучше как все – «товарищ Еремин». Я должен что-то подписывать, проходить инструктаж перед ознакомлением?
– Не требуется, – неторопливо произнесла Светлана. – В другой обстановке – может быть, а сейчас…
Она слегка развела руками, и Сергею показалось, что в уголках ее губ появились грустные складки.
– Возможно, вам лучше было этого не знать, – продолжала она. – Но было бы это лучше для страны, для человечества – мы не знаем. Возможно, вы не поверите в то, что мы вам сообщим. Возможно, никто не поверит вам, если вы это попытаетесь кому-то сказать. Сейчас вот сидишь и не веришь, что все это не так давно сочли бы сказкой или абсурдом… ну, я не знаю, как бы это все сочли.
АВС закончила рекламную паузу, на экране вновь показывали разрушения зданий, клубы пыли, машины, каких-то людей в защитных костюмах, но Светлана не включала звука.
– Вы готовы?
– Что?
– Вы готовы услышать то, что, возможно, несколько изменит ваши прежние представления о мире?
«А ведь это последняя возможность отказаться. Просто сказать – не готов, и все…»
Светлана остановилась: вопрос был не риторическим, она действительно дожидалась ответа.
«И что – все? А если это действительно чудо? Если оно может поменять и нашу реальность? Сколько можно жить в ожидании новых гадостей? Ведь если вспомнить все, что произошло за эти двадцать лет, все в основном было для того, чтобы небольшая часть нас могла жутко, безобразно нажиться. Хотели так, не хотели, но так почему-то и получается. Где выход? Чего дальше ждать? Чем ты рискуешь – вот этой безнадегой? Даже если тебе повезет, лично тебе, ты всю оставшуюся жизнь будешь мучиться от того, что все вот это, вокруг тебя, несправедливо, и ты не можешь в этом ничего поправить, ничего…»
– Я готов.
Светлана сдвинула руки, и карты смешались под ее ладонями в бесформенную кучку, но тут же под ее тонкими пальцами превратились в аккуратную колоду, которую она принялась неторопливо тасовать; листки картона летали у нее из одной руки в другую, словно намагниченные, на мгновение прилипая к подушечкам пальцев, чтобы занять новое положение среди себе подобных.
– С чего начать… Давайте для примера возьмем аварию на атомной станции. С точки зрения обычной человеческой логики, ее вообще не должно быть, потому что все возможные ситуации, все неправильные действия персонала, все стихийные бедствия и сознательные диверсии заранее просчитаны, и найдены способы их предупредить. И все действительно работает нормально, если вредоносные техногенные и антропогенные факторы действуют по одному. Чтобы произошла авария, нужно фатальное стечение многих обстоятельств, под действием множества случайных причин; это стечение обстоятельств считают невозможным, но оно иногда случается. Особенно если персонал привык, что годами ничего страшного. Очевидно, если воздействовать на эти мелкие обстоятельства действиями, которые сами по себе никакой диверсии в себе не несут и не вызывают у другой стороны подозрений, то теоретически мы можем сместить момент аварии, которая все равно произойдет, к нужному нам времени. Я понятно объясняю?
– То есть… Вы хотите сказать, что это вы устроили? С помощью МНВ, как у Азимова, только не в другом времени, а в своем?
– Нет, это не мы устроили. Это все равно бы случилось. Уже то, что не произошло катастрофы на Чернобыльской АЭС, повысило вероятность аварий на станциях в других странах. Гром не грянул – у ковбоев нет причин креститься.
– А вообще предотвратить?
– Как ни странно, это сложнее. Здесь надо менять саму систему, чтобы она заставляла всех смотреть на ту же станцию глазами хозяина.
– Атака хакеров и блэкаут – это тоже вы?
– Опять-таки: это стихия. Мы этого не устраивали. Мы только сдвинули. Если собрать ряд таких катастроф к одному времени, да еще к кризису, это может поставить государство в такое положение, когда от власти будет проще чего-то добиться.
И тут Виктор с ужасом подумал о том, что при Горбачеве было подозрительно много крупных катастроф.
Чернобыльский реактор взорвался.
«Адмирал Нахимов» затонул. И еще «Михаил Лермонтов» и подлодка «Комсомолец».
Разбился Ту-154 под Учкудуком.
Сгорела библиотека Академии наук, странным образом загоревшись сразу в двух концах здания, причем так и не нашли почему.
Рванул вагон с тротилом на станции в Смоленске и три вагона с гексогеном в Арзамасе.
Крушения с кучей жертв на железной дороге – в Користовке, на Каменской, «Аврора» с рельсов сошла, наконец, два пассажирских поезда под Уфой одновременно оказались в выемке, заполненном газом из лопнувшего продуктопровода, что само по себе выглядит чудовищно невероятным…
«Как она сказала? Если собрать ряд таких катастроф к одному времени… Никто никогда не поверит и не докажет… Есть только один факт – для США вдруг оказалось возможным добиться того, чего они десятилетиями хотели от нашей власти. И катастрофы, тщательно смакуемые в обстановке гласности, свою роль сыграли».
– Простите, но как же это, вот так, чужие страны… Как же международное право, наконец?
– Какое международное право? – воскликнул Гаспарян, всплеснув руками. – О чем вы? Разве в вашей собственной реальности США и НАТО не растоптали это право? Разве они не взяли на себя право насильственно свергать любого, кто им не нравится, убивать, причем с окружающими жертву непричастными людьми, поддерживать оружием тех, кто насильственно свергает существующую власть? Разве вы не видите, что США и НАТО ведут себя, как террористы-народовольцы с атомными бомбами? За что тогда у вас террористов осуждают, хотелось бы знать? Они поступали с царем так же, как Америка с Саддамом или Каддафи, и еще неизвестно с кем поступит, может, и с вашим президентом. Какое право? Запад сам его унасекомил – и пусть не обижается. Мы не с цивилизованным обществом воюем, мы воюем с террористами.
– Но тогда чем вы… мы… вы… в чем различие-то?
– Мы хотим восстановить международное право, – пожал плечами Гаспарян. – Если, конечно, это теперь вообще реально.
– Ну, хорошо, – Виктор почувствовал, что теряет нить разговора. – Но ведь террористы-то захватывают заложников, больницы там…
